Вадим Собко - Избранные произведения в 2-х томах. Том 1

— Но ты вот была в «другом месте», а почему-то оказалась здесь, — заметила Эдит.

— Да, да, ты права, — смутилась Мария, — это правда. Но всё-таки страшно, я бы никогда не осмелилась. Театр у вас молодой, он может распасться. И вообще все эти новые начинания обычно недолговечны. Что ты тогда будешь делать?

— Знаешь, Мария, — усмехнулась Эдит, — в жизни побеждает не то, что кажется мощным, а по существу уже внутри прогнило, а то, что нарождается, растёт, развивается. Пусть оно кажется слабым, — оно ещё вырастет, окрепнет. Так же и я, и вот этот новый театр. Ты понимаешь, что я хочу сказать?

— Понимаю, — тихо проговорила Мария, — но я никогда не думала увидеть тебя такой.

— Ты считала, что я всем недовольна?

— Нет… хотя, впрочем, скорее — да. Мы ведь всегда были недовольны, всегда чувствовали себя приниженными, а сейчас у тебя какой-то очень уверенный тон. И это после поражения, после всего пережитого? Если бы я рассказала что-либо подобное в Мюнхене, мне бы просто не поверили.

— А ты рассказала бы там о разделе земли между крестьянами, о передаче заводов народу. Много об этом знают в твоём Мюнхене?

Глаза у Марии ещё больше округлились, и теперь Эдит смотрела на неё, не скрывая удовольствия. Ей было чем удивить подругу, было чем защитить себя и свои поступки.

— Ты просто сказки рассказываешь! — воскликнула Мария.

— Всё сама увидишь. И поймёшь, что русские помогли простому народу осуществить его самые заветные мечты.

— Но они же разорили Германию!

— А ты пройдись по городу. Интересно, встретишь ты нищих или безработных?

— Этого не может быть! В Европе вообще нет города, где бы не было безработных.

— Оказывается, есть. Повторяю: тебе надо самой посмотреть. Иначе ты всё равно мне не поверишь.

Мария огорчилась: совсем не такой представляла она себе подругу. Было в ней что-то новое, какая-то уверенность в жестах, в самой интонации речи… Мария не могла понять, что так изменило Эдит, и со свойственным ей простодушием задала этот вопрос.

— Что меня изменило? — переспросила Эдит, — Сама не знаю. Вероятно, жизнь, всё, что происходит вокруг меня. Мы все тут изменились. Русские принесли нам освобождение, и люди становятся либо их друзьями, либо врагами. Но первых значительно больше.

— И ты, конечно, тоже стала другом?

— Этого я сказать ещё не могу, но уж врагом-то, безусловно, не стала. Признаться, у меня было много сомнений, Мария. Да оно и понятно: нас долго учили ненавидеть большевиков, и это воспитание оставило в душе такие следы, которые сразу не сотрёшь. Но довольно об этом, я лучше закажу тебе билет на сегодняшний спектакль.

Эдит сняла трубку и позвонила администратору.

— Ты говорила сегодня о таких необычных вещах… — задумчиво проговорила Мария. — Мне очень хочется поверить тебе. Но только не знаю… А за тебя я рада, — закончила она неожиданно и, тут же попрощавшись, ушла, едва сдерживая слёзы.

Эдит проводила подругу до двери и вернулась в своё кресло со странным чувством, в котором сочетались и радость и печаль. Всё же люди не забыли о ней, если одна маленькая заметка в газете с упоминанием её имени может привлечь сюда актёров даже из Мюнхена…

Уныло моросил нескончаемый осенний дождь. Тяжёлые тучи медленно сползали с гор, задевая острые крыши домов.

Несмотря на плохую погоду, у ярко освещённого подъезда театра царило оживление. То и дело подъезжали машины. Со всех сторон стекались пешеходы, у дверей мелькали зонтики, сверкали плащи. Спектакль стал настоящим событием для Дорнау.

Пока собиралась публика, пока в фойе и в зале шли разговоры об Эдит Г артман и о её решении играть в советской пьесе, сама актриса сидела в своей уборной перед зеркалом и накладывала последние мазки грима.

Эдит Гартман перевоплотилась в советского комиссара. Чёрная блестящая кожанка плотно облегала её фигуру. Широкий пояс с жёлтой кобурой на нём стягивал талию. И хотя в кобуре ничего не было, Эдит чувствовала себя вооружённой и смелой. На гладко зачёсанные волосы она надела красную косынку. Эдит не знала, могла ли её героиня носить именно красную косынку, — Люба тоже не ручалась за достоверность такой детали, — но, как бы там ни было, косынка придавала лицу актрисы выражение спокойной уверенности.

Эдит ещё раз взглянула на себя в зеркало и повернулась к Любе Соколовой, ожидавшей, когда актриса кончит гримироваться.

— Ну вот, кажется, всё готово, — сказала Эдит. — И вы, знаете, странное дело: сапоги, куртка, косынка — одежда для меня совсем уж необычная, а чувствую я себя в ней так, будто всю жизнь её носила.