Андрей Орлов - Битва за Берлин последнего штрафного батальона

– Ну, сейчас я задам ему трепку, – пообещал Рывкун, вытаскивая популярную «консервную банку», – Эх, держите меня семеро…

Такому броску позавидовал бы и олимпийский метатель ядра – граната прочертила дугу и с ювелирной точностью плюхнулась в воду в полуметре от танка. Взрывом разворотило смотровое оконце «пантеры», истрепало гусеницы, повредило передние колеса. Машина застыла посреди канала; благодарные зрители взревели. Рывкун, с трясущейся небритой челюстью, судорожно сглатывающий, сполз обратно в траншею.

– Молодец, капитан! – отрываясь от автомата, прокричал Максим.

– Да, я суров, – как-то странно покосился на него Рывкун. – А еще я зол и раздражен.

Третья машина въехала на бетонную «рубашку»… и встала. Заглох мотор. Прошло несколько мгновений – ничего не происходило. Танк не двигался, орудие не стреляло.

– Бензин закончился! – захохотал кто-то прозревший. – Мужики, да у фрицев совсем хреновы дела! Бензина нет, боеприпасов нет, люди наперечет… Да неужели дадим им прорваться?!

Но пехотинцы упорно лезли вперед. Близость цели поднимала их боевой дух. Одни залегали на косогоре, подтаскивали пулеметы, прикрывая штурмующих. Остальные бежали к воде. Многие сбрасывали шинели, прыгали в холодную воду, брели вброд, стегая очередями из автоматов. Смерть товарищей их не впечатляла. Максим строчил из ППШ, уже почти не целясь, в упор. Мелькали бледные лица эсэсовцев, оскаленные рты, изрыгающие какую-то матерную немецкую чушь. Немцы падали в воду десятками и тут же всплывали – одни кверху брюхами, другие – наоборот. Но живые не кончались – похоже, немецкое командование бросило на прорыв всех оставшихся солдат. Воды канала были забиты мертвыми немцами – дикая картина. Максим вспомнил, как всплывает рыба, которую глушат взрывчаткой. Но особенную жуть навевало упорство, с которым шли и шли вперед живые солдаты.

– Не отходить! – взывал из последних сил замполит Кузин. – Ни шагу назад! Окопы не покидать! Никаких контратак! Огонь по врагу из всех стволов!

Творилось непредставимое. Стреляло все, что могло стрелять. Выжившие артиллеристы, не желающие сидеть без дела (в слепой зоне особо не постреляешь), подтаскивали уцелевшие орудия к берегу канала, устанавливали их под плотным огнем противника, били в упор. Никто из бойцов штрафного батальона не покинул траншею. Боеприпасов пока хватало, выдержки – тоже.

Но немцы шли под проливным огнем. Передовые шеренги уже переправились на западный берег, с воплями бросились вперед, падали, не добегая нескольких метров до окопов. Эти считаные метры превратились для них в каменную скалу. Валились убитые, вопили луженые глотки, безостановочно строчили пулеметы. Максим уже не различал лиц врагов – все они слились в одно – усредненное, обезличенное мировое зло, которое нужно убивать, рвать зубами, голыми руками…

На позиции третьей роты прорвались лишь несколько человек, остальных отсекли огнем и уничтожили. Этих нескольких немцев встретили с распростертыми объятиями – бойцы истосковались по хорошей рукопашной. Взмыли саперные лопатки, и за несколько секунд тела эсэсовцев превратились в требуху. С лопатки Максима стекала кровь, его шатало, донимала нестерпимая жажда, он плохо соображал, но почему-то с каждой минутой все крепче верил в то, что сегодня его не убьют…

– Держаться, товарищи офицеры, держаться! – разносился над полем брани дрожащий вопль замполита.

– Как только ситуация напоминает критическую, так сразу «товарищи офицеры»… – ухмылялся запыхавшийся в рукопашной Борька. – А как все в порядке, так «товарищи солдаты».

Держалась третья штрафная рота, вынуждая остатки пехоты отступать к воде и снова переходить канал – убежали, впрочем, немногие. Держалась вторая рота, усиленная дополнительными пулеметами. Лишь на левом фланге, где первая рота понесла большие потери, озверевшим эсэсовцам удалось достичь траншеи, и вспыхнула яростная потасовка. Фашисты наседали, штрафников становилось все меньше, но дрались они, как берсеркеры.

– Артиллерия, стреляйте по нам! – вопили солдаты. – Чего вы смотрите, стреляйте!

– Пчелкин, вашу мать, командуйте! – тряс кулаками окровавленный и оборванный замполит Кузин. – Вам особое приглашение требуется?! По трибуналу соскучились?! А ну, немедленно – пушки на прямую наводку!

Пчелкин, раненный в плечо, не мог открыть огонь по своим, кусал губы, решал мучительную дилемму, потом, хрипло выдохнув, махнул рукой: «Разворачивай орудия!»