Геннадий Воронин - На фронте затишье…

И опять загорается в черном небе ослепительно яркая звездочка. Она медленно падает прямо на немцев, которые уже достигли распадка и, не задерживаясь в нем, бегут дальше. И в это время рядом гулко и дробно начинает бить пулемет, закрытый от нас изгибом траншеи. Наконец-то!..

Нажимаю курок, не успев прицелиться. Выпускаю длинную-длинную очередь. Палец словно прирос к спусковому крючку. Никак не могу остановиться. Оказывается, это очень трудно, даже невозможно хотя бы на секунду остановиться, когда стреляешь не по мишени, а в самых настоящих живых фашистов. Тут на счету каждый миг. Тут некогда даже прицелиться, высмотреть, куда лучше стрелять.

Я видел в кино, в «Чапаеве», как шли в психическую атаку каппелевцы, как чапаевцы подпускали их поближе к окопам, чтобы ударить наверняка и сразу ошеломить, отбросить. Но никогда не думал, что самому придется увидеть и испытать подобное. Здесь многое похоже на ту атаку. Хорошо видно, как немцы выравнивают строй. Только цепи у них пожиже, пореже, чем были в кино, да в руках у солдат автоматы, а не винтовки. Зато здесь все происходит не днем, а ночью. А это страшнее: темнота словно приближает опасность.

Немцы продолжают бежать, и мне начинает казаться, что их не способна остановить никакая сила. От этой мысли по телу пробегают мурашки, а за спину забирается предательский холодок. Растерянно оглядываюсь на соседа-сапера. Он навалился грудью на бруствер и едва не задевает меня правым локтем, который то и дело подергивается от толчков автомата. Солдат невозмутимо спокоен. Он не спеша припадает к прикладу. Выцеливает. Бьет короткой отрывистой очередью. Приподнимает голову над бруствером, что-то высматривает, прищуривает глаз и целится снова.

Сапер перехватывает мой взгляд и грубо бросает через плечо:

— Не мельтеши! Лучше целься. Как ракета засветит, так и целься. А в темноту не пали!..

«Да, надо вот так же, как он — короткими очередями…» Прицеливаюсь по стволу. Нажимаю курок. Затвор лязгает всухую. Выстрелов нет… Наверное, перекос. Судорожно раскрываю патронник. Он пуст.

— Дай патронов! — кричу саперу, когда он снова приподнимает голову, чтобы поглядеть вперед, и чувствую, что кричу неестественно громко, не кричу, а ору. Солдат деловито выпускает из ствола-коротышки очередную порцию пуль и только после этого поворачивается ко мне:

— Сам бери! В ящике!

Лишь сейчас замечаю в стенке окопа нишу, набитую патронными ящиками. Верхний из них приоткрыт. Лихорадочно выдергиваю пустой диск, откидываю крышку, до отказа закручиваю пружину, горстями хватаю патроны. Скорее! Скорее!..

Неужели дойдет дело до рукопашной? Перед отправкой на фронт нас учили действовать в рукопашном бою винтовкой образца 1891 года с длинным граненым штыком. «Коротким — коли!» «Длинным — коли!» «Прикладом — бей!» Это я знаю. Сотни раз колол и бил чучело. А вот как колоть автоматом? Как действовать им в рукопашной, когда нельзя стрелять, потому что можно попасть в своих?.. Этому нас не учили.

А немцев уже видно без иллюминации. Они залегают, темными мохнатыми кочками застывают на поле перед очередной перебежкой. Заметно, как некоторые кочки шевелятся…

Мельком оглядываюсь на сапера. Он выдергивает пустой диск, бросает его в нишу, достает из-за ящика другой, новый, не спеша вставляет его в автомат, отводит затвор. Движения солдата неторопливы, уверенны, и я чувствую, как его спокойствие медленно, но верно передается мне.

Прицеливаюсь в темнеющий на снегу шевелящийся расплывчатый бугорок. Мушку почти не видно. Едва заметна, только угадывается прорезь. Ну и черт с ней. Главное — не торопиться, не дергать курок, а спускать его плавно, как делали в школе, на стрельбище, как это делает сапер. Даю короткую очередь. Получилось. Темное пятно остается на месте, не шевелится. Но неизвестно, попал или нет. А может быть, и стрелял в убитого. Гитлеровцы снова перебегают. В темноте маячат длинные мутные силуэты. Навожу автомат на них. Кажется, я окончательно успокаиваюсь. Руки уже не трясутся. Плавно спускаю курок…

— Подождите стрелять! — громко, во всеуслышание командует сержант. — Степанов, веди наблюдение!

Младший по званию Шаповалов ничуть не стесняется присутствия лейтенанта и по-прежнему чувствует себя хозяином. Подав команду, он отходит от бруствера к нише, выгребает горстями патроны из ящика и, не обращая на нас никакого внимания, начинает набивать ими круглый пузатый диск ППШ. Он еще и старый не успел расстрелять, а про запас уже готовит еще один диск — вероятно, на случай, если затянется бой.