Юрий Стрехнин - Избранное в двух томах. Том II

И как только тогда выбрались, не потонули обе? Приятно было знать, что потом в Рогозцах говорили: «Саша Кулешова-то храбрая девчушка! Не испугалась». Неправда, очень даже перетрусила, боялась — подружка утонет…

«Храбрая девчушка…» А ведь, пожалуй, и в самом деле…

Снова воспоминание: зеленый луг, под ногами — прохладная мягкая трава с неяркими полевыми цветочками. Испуганный девчачий крик: «Бодливая, бодливая!» Быстро шелестят по траве ноги, бегущие мимо. И вдруг прямо перед глазами — угрожающе наклоненная морда коровы, ее налитые злобой большие выпуклые глаза. Сейчас подденет… Скорее руками за рога! Крепче, крепче! Повисла… Корова хочет сбросить, трясет головой. Сорвешься — забодает. А руки немеют. Вплотную к лицу огромные, злющие, выпученные коровьи глаза. «Корова, ну что ты, ну послушай, корова, что ты сердишься? Ну перестань, корова…» И что-то меняется в глазах коровы. Разжать онемевшие пальцы — и в сторону бегом!..

…Бесконечное, недавно вспаханное поле. Нога то увязнет в рыхлой земле, то запнется о дернистый ком. В башмаках полно земли. Не лучше ли сбросить их, пойти босиком? В руках веревочный поводок, на нем рядом шагает, спотыкаясь, понурая корова, за нею тянется, вихляясь на пахоте, деревянная борона. Тогда в колхозе не хватало лошадей и машин, а боронильщиками были ребята. «В каком это было году? — старается припомнить Саша. — В тридцать пятом? Да, мне было лет четырнадцать». И удивляется: «А почему мне так памятен тот день?..» Знойный, бесконечный и бесконечное черное поле, сухая пыль на губах, солоноватая от пота. И вдруг — прошуршал ветер, враз потемнело, пахнуло прохладой. «Никак, дождик?» А небо уже серое, быстро заплывает синевато-сизой тучей. Полыхнула молния, рассекая тучу раскаленным клинком. Гром рухнул с выси, заполнил своим раскатом все вокруг. Ой, как страшно… Одна в открытом поле. А если ударит молния? В школе учили: в грозу нельзя оставаться в поле на открытом месте — может сразить молнией. Снова гром — будто рушится, разламываясь, само небо! Куда спрятаться? Куда? Под корову!

«Нашла я себе убежище!» — ой, как смеялась потом над собой! А что, если бы молния ударила в корову? Мощное укрытие.

…Дождик, дождик, дождик. Почти незаметный, но надоедливый осенний дождик. Его и не видно, только чуть-чуть ощущаются крохотные дождинки на руках и лице. Вокруг темно, уже давно окутали всё окрест осенние ранние сумерки. Под башмаками глухо чавкает пропитанная влагой земля, подошвы скользят по мокрой, податливой, давно увядшей траве. Не упасть бы на крутом спуске… За кусты хвататься не хочется — ветви холодные, мокрые. Приходится балансировать руками, портфельчиком с учебниками. Спуститься по склону оврага, потом выкарабкаться наверх… А там на пути еще два оврага и роща. Все подруги пошли, как обычно, по дороге. Но лучше напрямик, полями, хотя и надо перейти несколько оврагов. Так ближе, проверено. Каждый день приходится мерить восемь километров туда, восемь — обратно. В Рогозцах только семь классов, как перешла в восьмой — приходится ходить в ястребовскую школу.

…Вот уже и последний овраг позади. Теперь — пересечь лесок. Какая темнота! Только и видно, как маячат в ней черные деревья с давно оголившимися ветвями.

Ой, что-то шарахнулось в кустах! Протрещали сучья. Промчалось наперерез. Волк? Нет, кажется, лиса. А все-таки на минутку стало страшновато. Мог ведь оказаться и волк. Они осенью голодные и поблизости от села шастают.

Страшновато было ходить вот так, ночью, по бездорожью. Никто из подружек не соглашался разделить компанию — побаивались. Что ж, приходилось ходить одной. Время было дорого: кроме уроков — по дому работы полно. Недаром мама говорила: «Ты у меня — главная помощница». А и в самом деле… Братьев да сестер — восемь, а кто в доме оставался? Брат Петр, самый старший, тот уж много лет в Рогозцах только гость. С юности на военной флотской службе, до большого звания дослужился. Сейчас где-то на Черном море. Сколько слез о нем мама выплакала! Он же еще в финскую воевать начал, мама все похоронной боялась, да не на Петра пришла похоронная, а на Колю — в Ленинграде, в морском училище он учился, оттуда на фронт ушел.

Хватает маме горя… Еще одну похоронную получила — на Володю. Он прямо из цеха, где начальником был, со своего «Шарикоподшипника» в московское ополчение ушел. Да и Валерка, самый младший, двадцать шестого года, тоже уже в армии. Валерка, правда, до самого прошлого года с мамой оставался, да велика ли подмога по дому от парня? Старшая сестра Маша уже давно отдельно живет — в Заокском, возле Тулы, учительница. И Полинку, той к началу войны только двенадцать сравнялось, еще тогда к себе взяла. При маме одна Ниночка, да за ней самой смотреть надо — только за два года до войны в первый класс пошла. Так что правильно мама говорила: «Ты, Саша, мне главная помощница».