Василь Быков - Афганец (Час шакалов)

Долго и бесполезно он шатался в шумной толпе, так и не увидев ничего подходящего. Спрашивать у кого-либо, он не осмелился, понимал, чувствовал, как много тут шастает топтунов, переодетых милиционеров, кэгебешников, людей из службы охраны, которыми нынче кишели улицы, вокзалы, да и базары тоже. Может, и обрадовались, если б узнали, что рядом с ними шляется киллер, оружие ищет. Хотя и без этого можно было влипнуть за здорово живешь, если б опознали в нем участника вчерашней стычки. Но пока что не узнали, может, там, на проспекте не было его знакомых. Около пивного ларька он недолго постоял в очереди, выпил теплого пива, еле удержав кружку в поврежденной руке, болевшей не переставая, особенно в плече. Пьяниц тут было много, но это обычные любители дармовщины, пришедшие сюда с одной мечтой — захмелеть. Таких же, у которых можно было бы что приобрести, не попадалось. И он подумал, что не такое это простое дело, купить оружие. Пистолет или знаменитый АК. Весь мир завален этими «калашниковыми», с ними воюют целые армии, делаются правительственные перевороты, сбрасывают и усаживают диктаторов. А вот на его родине, когда понадобилось, так даже за баксы не найдешь. До чего ж отсталая страна, со злостью думал самодеятельный киллер.

Но, страна, может, и отсталая, но не были отсталыми спецслужбы, Ступак хорошо знал это. Потому даже не попытался спрашивать кого-либо о своей нужде и к вечеру вернулся домой. Двери трех гаражей были распахнуты, но машин перед ними не было, значит автомобилисты никуда не торопились. Двое из ннх, Сазон и молодой парень Алексей — стояли возле плешкиного гаража. Ступак осторожно подошел, кажется, помешал их беседе и подумал, а не про него ли они говорили? А может и не про него.

— Ну, Минкевич в бенеэфе, мужики говорили, — звучал из гаража голос Плешки. Двое других молчали. Промолчал и Ступак.

— То-то я смотрю, по-белорусски разговаривает, не понять ничего, — с чувством и осуждением сказал седой Сазон Иванович. — Нацдем!

— Разговаривает, как хочет, — отозвался Плешка.

— Э, нет, не как хочет. Это у них установка такая в БНФ, чтоб другие не поняли.

— Так ты же вот понимаешь. — выглянул из-за «запорожца» Плешка.

— Не понимаю и понимать не хочу! — отрезал Сазон. — Я русский человек и русским умру.

— Ну, а он, может, хочет белорусом умереть, — упрямо возражал Плешка.

Вообще-то Минкевич не был кому-то здесь другом, просто сосед, не больше и Ступак относился к нему безразлично. Но и Сазон не вызывал у него никакой симпатии, потому как был злой и упертый. Хотя в теперешнее время это не новинка, многие злились и раздражались, но все-таки как-то сдерживали себя. Сазон же открыто и громогласно жаловался на жизнь, на развал СССР, последними словами крыл «агента ЦРУ» Горбачева, частенько бегал в обновленный райком партии, где вовсю шла политическая суета коммунистов. Главными пропагандистами там были ветераны войны, пенсионеры и отставные чекисты.

— Придумали еще нацию — белорусы, — немного потише продолжал бурчать Сазон. Чтоб русским кислород перекрыть.

— Но Минкевич же демократ, он не против других, — тихо отозвался Алексей, который до этого молча стоял рядом.

— Демократы! Дерьмократы проклятые, — смачно выругался Сазон. — Все за доллары работают. Под американский заказ!

— Не все, — стоял на своем тихий Алексей.

Ступак повернулся и пошел на двор. Он нарочно не принял участия в этом разговоре. Раньше, может быть, что и сказал, но не теперь. Сейчас у него были дела поважнее, чем драть горло в споре с этим замшелым большевиком, он не хотел раскрываться до поры до времени. А может, наоборот, надо было маскироваться, поддакнуть этому Сазону? Но такое лицемерие было не по душе Ступаку, опять же не хотелось обидеть Алексея, который нравился ему не характерной для нынешней молодежи скромностью. Вот таким же скромным был и его дед, после смерти которого и перешел внуку проржавевший гараж. Это был славный старик, бывший партизан-подрывник, имел много наград, которых, кстати, никто на его груди не видел. Однажды, в День Победы, кто-то его спросил, почему он не носит орденов, на что старик ответил: «На подушках понесут перед гробом». А получилось совсем по-другому. Пока дед болел, старший внук-наркоман успел продать все его ордена. Так и хоронили старика без единой награды.

Ступак знал, что в таких деликатных ситуациях лучше промолчать, хотя бы для перестраховки. В многомиллионных рядах сексотов немало и говорливых, и молчаливых, наглых и скромных, глупых и очень умных — самый широкий выбор. Навербовали за семьдесят лет. В их полку перед отправкой в Афган чуть ли не всех по очереди перетаскали в хитрый домик, что размещался между казармой и уборной — немного, правда, в сторонке, для комфорта, чтоб не очень воняло. Хотя там стояла вонь другого сорта. Так на кого же можно положиться?