Георгий Брянцев - Это было в Праге

— Вот это крепко! — покачал головой Гоуска, возвращая документ. — А я ведь знаю Эльвиру, и, признаться, меня не удивляет все то, что здесь написано. Между нами говоря, я в свое время увлекался ею и даже пользовался взаимностью.

— Даже так? — удивился Слива.

— А вы думаете, я всегда был таким добропорядочным буржуа, как сейчас? О нет, батенька! Я был изрядным ловеласом. Ну, и Эльвира была в то время, скажу я вам… — Гоуска поцеловал кончики своих пальцев. — Правда, дорого она мне обходилась, но что дорого, то и ценно. А жаль, что она влипла. Смотрите, каковы эти польские актеришки! Злопамятны и глазасты. Нашли. Каких же последствий можно теперь ждать?

— Последствия предсказать нетрудно, — спокойно сказал Слива. — Заявление попадет в руки министра внутренних дел, он войдет с представлением в министерство иностранных дел, а Масарик разразится вербальной нотой и потребует удаления этой опасной персоны из Чехословакии. Вот и все.

Гоуска пригладил ладонью свои редеющие волосы.

— Сильно.

— Что касается меня, — продолжал Слива, — я предвосхитил бы события, чтобы не дать повода для вербальной ноты. Надо выбить козыри из рук министра внутренних дел.

— Каким же образом?

— Заблаговременно откомандировать из Чехословакии жену Прэна.

Гоуска ударил себя по лбу.

— Правильно! — воскликнул он. — Лучше выехать по собственному почину, чем ждать, когда тебя с треском выдворят.

У Гоуски вылетели из головы все вопросы, которые он собирался решать с Антонином.

— Знаете что, — торопливо произнес он, — давайте-ка отложим беседу до завтра.

«Сильно задело», — подумал Слива, вставая.

Антонин мысленно анализировал только что происшедший разговор с Гоуской. Кажется, он держал себя правильно и не сказал ничего лишнего. Все его условия Гоуска принял. Это развяжет Сливе руки. «Заявление» поляков произвело нужный эффект. Ведь арестовать Эльвиру, как жену дипломата, не так просто, а выселить можно — и чем скорее, тем лучше. Она играет не последнюю скрипку в сговоре реакционеров. А при удачных обстоятельствах удар по Эльвире затронет и Прэна. Это будет совсем хорошо. Да и с Неричем картина проясняется. Ярослав прав. Теперь не приходится сомневаться, что гибель Нерича инсценирована, хоть и топорно это сделано.

Потом его мысли перекинулись на Божену.

Только сегодня Антонин узнал, что Божена покинула квартиру мужа и снова поселилась у отца.

«Надо к ним зайти, — решил он. — Не знаю, как Божена, а Ярослав будет рад мне. Может быть, и она будет рада. Могу ли я оставить их в горе? Обязательно зайду. И не позднее, чем завтра, прямо со службы. Приду как старый верный друг. Никаких обид, претензий или намеков. Пусть все мои переживания останутся при мне. Божена теперь глубоко раскаивается в своей ошибке. Нужно заранее придумать тему для разговора, чтобы Божена чувствовала себя легче. Да вот! Захвачу с собой и прочту им письмо Глушанина. Ведь Максим половину страницы написал специально для Ярослава и Божены. И ответ составим вместе. Максим будет рад! Ждет ответа от меня, а получит сразу от троих. Эх, Максим, Максим… далекий мой друг! Ты, наверно, уже забыл, как я учил тебя чешскому языку в дрезденском концлагере. Много горя выпало нам на долю, а сейчас все забыто, и только твое письмо заставило оглянуться на пережитое. Желаю тебе удачи, Максим. Учись. Когда окончишь академию, приедешь к нам в гости, а нет, так я приеду к тебе, хочется еще раз побывать в Москве. Ее теперь, пожалуй, не узнать. Миллионы людей во всем мире произносят это слово — Москва!.. Итак, решено. Завтра пойду к Лукашам. Ни о чем не стану говорить — только о письме. Прочтем и сразу же засядем за ответ. Максим просит, чтобы я ему написал полный текст нашей партизанской присяги. Готовит книгу о движении сопротивления в Чехии. Упорный человек. Значит, дороги ему годы нашей общей борьбы».

Выслушав Гоуску, Сойер долго сидел с оторопелым видом. Заявление поляков произвело на него впечатление куда более сильное, чем на Гоуску. И это вполне понятно. Гоуска был одним из исполнителей, а в руках Сойера сосредоточена часть руководства широкой заговорщицкой сетью.

— Не везет! — резюмировал он.

И в самом деле не везло. Началось с того, что над Неричем нависла угроза разоблачения, и пришлось убирать Пшибека. Не успели вылезть из этой истории, как встал вопрос о спасении Нерича от полного провала. Потом «погорел» и лишился места начальник гаража автобазы. Затем глупо, совсем по-дурацки погиб Людемир Труска вместе со своим напарником. Вслед за этим — нет, незадолго до этого — преподнес сюрприз этот полоумный гестаповец Обермейер. Куда он бежал? На что рассчитывает в дальнейшем? И, наконец, письмо поляков… Какой-то вихрь неудач.