Федор Белохвостов - ПоискиОзокерита

— Вот спасибо.

Она быстро разулась, сняла телогрейку.

— Это все теперь можно сжечь, — сказала она. — Только вот в левом сапоге, в голенище, Иван Федорович, очень важный пакет Выпорите его сами лично, прошу вас, и храните.

Я слушал ее голос, но что-то плохо соображал.

— Можно помыться мне? — улыбнулась Таня.

— Да, конечно, — хватился я и направился к двери.

— Вы бы дали мне какое-нибудь чистое бельишко. — сказала мне вслед Таня

Я закрыл дверь и еще раз выругал себя. Как Это я не мог догадаться захватить ей белье из штаба.

Донкин стоял в коридоре.

— Вот что, брат, выручай, — обратился я к нему.

— Что еще надо, товарищ капитан?

— Белье. Понимаешь, я не захватил для неё белье.

Донкин посмотрел на своего ординарца.

— Вася, пожалуй, ростом такой же, как и она. Ну-ка, Вася, беги к кладовщику, разбуди его по тревоге и пусть он даст на тебя полный комплект нового обмундирования.

Вася убежал. А мы с Донкиным сели на крыльце и закурили. Только теперь я вспомнил, что с вечера не курил, все время был на ногах, и сейчас по жилам потекла приятная усталость. Посидели мы минут тридцать, потом зашли в другую половину дома. Я распотрошил кирзовый сапог и нашел целлулоидный пакет. Положил его себе в сумку. Пришел Вася. Принес обмундирование.

— Хорошо. Иди распорядись насчет завтрака, — сказал Донкин.

Вася ушел.

Я выпроводил всех из коридора и, чуть приоткрыв дверь, сказал:

— Таня, принесли вам обмундирование.

— Заходите, я в кадушке, — весело крикнула девушка.

Я зашел, положил на скамейку обмундирование. Около двери лежала куча тряпья и сверху — второй сапог. Я понял, что Таня сняла с себя всё это и приготовила выбросить.

— В этом барахле ничего нужного нет? — спросил я.

— Нет, Иван Федорович, все можно сжигать.

Я открыл дверь и пинком выкинул всю эту кучу в коридор. Пришли разведчики, забрали все это барахло и куда-то унесли.

Примерно через час, когда уже совсем рассвело, Таня позвала меня. Я зашел. Девушка выглядела бодро, весело. В ее голубых глазах искрились какие-то озорные огоньки. Мокрые волосы были аккуратно уложены. Она подошла ко мне и, вспыхнув румянцем, крепко поцеловала в щеку.

— Я так соскучилась! Как трудно быть одной среди врагов, а еще труднее улыбаться врагу, говорить ему любезности.

— Вам тяжело было работать кочегаром? — как-то некстати спросил я.

— Что вы!? Когда я стала кочегаром, то почти была счастливой — я не улыбалась ни одному гитлеровцу.

В дверь постучали. Нам принесли завтрак.

После завтрака мы на вездеходе в сопровождении четырех разведчиков на мотоциклах выехали с Таней в штаб фронта. Прибыли туда без всяких происшествий к полудню и сразу же направились в разведотдел к полковнику Сергееву. Я передал ему целлулоидный пакет.

Вскоре я вновь отправился на передовую, был назначен командиром “Артема” вместо погибшего Донкина и Таню больше не встречал.

Только много лет спустя на одном из собраний инженеров и техников в городе Комсомольске-на-Амуре я неожиданно увидел человека, лицо которого показалось мне удивительно знакомым. Да, несомненно, я где-то видел этого мужчину с зачесанными назад русыми волосами, высоким лбом, с резкой складкой между бровями, темно-серыми глазами. Но где? Я так и не мог вспомнить. Он сидел недалеко, я отчетливо различал мельчайшие детали его лица и все больше убеждался, что видел его не один раз.

В один из перерывов я пошел в фойе вслед за ним. Это был коренастый, среднего роста мужчина в сером костюме. Взгляд мой упал на его левую руку. Она была обтянута черной перчаткой. И тогда я все вспомнил. Я бросился вперед, схватил его за плечи и громко, совсем забыв, что мы не одни, крикнул:

— Андрей!

Он остановился, с минуту недоуменно смотрел на меня, а потом… а потом я очутился в его объятиях.

Да, это был Андрей, тот самый Андрей, знаменитый разведчик нашего фронта, которым мы все гордились, которого столько раз считали погибшим, но он, исчезнув иногда очень надолго, неизменно появлялся вновь, приносил важнейшие сведения, никогда не рассказывая о том, где он был и что с ним происходило.

И вот встреча через десять лет.

Несколько вечеров мы провели с ним вместе. Вспоминали годы войны, друзей — живых и погибших, и только теперь Андрей рассказал мне, что бывало в те месяцы, когда о нем никто из нас, близких ему людей, не получал никаких вестей. Впрочем, и на этот раз он говорил не столько о себе, сколько о своих товарищах — разведчиках и разведчицах, о славных героических подвигах которых мы в то время знали так мало. Многое поведал он и о Тане.