Мкртич Саркисян - Сержант Каро

— Екатерина? — догадываюсь я.

— Верно, да хранит тебя бог. «Императрица Екатерина сказала, — ввернул генерал, — что победителей не судят…» Меня отпустили. И не только не наказали, но и орденом Красной Звезды наградили. Еще и сказали: «Товарищ сержант, если б ты не порешил того сукина сына, получил бы знатнее орден…» Поблагодарил я начальство и добавил, когда прощаться стал: «Я не ради наград воюю, я воюю за свою Родину».

— А потом? — спрашиваю я.

— Потом еще кое-что случилось, и хуже всего было то, что эта святая, хорошая девушка взяла и влюбилась в меня. Далась ей поганая моя морда! Ведь я человек семейный, у меня жена, дети. Встретится она со мной глазами, теряется вся, краснеет. А раз все же набралась смелости — призналась: люблю тебя, сержант, нравишься ты мне — и точка, а ты хочешь — люби, хочешь — не люби.

— А ты любишь ее?

— Я ее сестрой своей считаю, как сестру люблю. Что, не веришь?

— Нет, я тебе верю.

— Спасибо… Хорошо, что мы поговорили. Легче на душе стало. Ну, друг, я пойду посплю, ночью мне на охоту.

Каро уходит. Вдруг, словно по предписанию свыше, на передовой наступает тишина. Тишина такая гулкая и такая непривычная, что поначалу кажется, будто мы оглохли. Смолкает и дождь, и пасмурное небо нет-нет да и пытается улыбнуться. Где-то на западе солнце прорывает тучи, затем спешно отступает и вскоре показывается уже в другом месте. Земля обмылась — дождь лил весь день — и повеселела. Уцелевшие деревья, исполненные свежих сил, с детской беззаботностью раскачивают своими ветвями.

Спустя некоторое время посреди деревни появляются танки. Они проходят посреди деревни, и шум металла перекрывает все звуки тишины. Проходят танки. Их много. Они идут медленно, угрожающе лязгая гусеницами, швыряя комками грязи в избы.

Едва в отдалении рассеивается и затихает скрежет гусениц, как оживляется передовая линия. Со стороны садов доносятся короткие и резкие крики команды. Там, между стволами деревьев, виднеются холодные жерла тяжелых пушек, и немного погодя раздаются первые орудийные залпы. Начинается артиллерийская подготовка. На деревню находит удушливый дым пороха. Ответная неприятельская канонада вспыхивает незамедлительно. Дальнобойная артиллерия немцев обстреливает деревню и ее окрестности. Штабные покидают избы.

— В окопы! В окопы!

— Быстрее! Не задерживаться!

А узкие и неглубокие эти окопы почти до краев залиты дождевой водой и защитить никого не могут. Мария бежит за мной и Грицаем:

— Ребята, не оставляйте меня одну.

Рвутся снаряды, взметываются в воздух фонтаны земли и грязи. По-змеиному шипят и посвистывают осколки, ища оставшихся без убежища. Мы стоим в окопе, погрузившись по грудь в дождевую воду. А вода холодная, с илом. Не материмся — стесняемся Марии. Меж тем так и прет из нутра ругань, подбирается к горлу. Шутить, чтобы хоть чуточку легче стало, тоже никакой возможности — от страха челюсти сводит.

— Нам остается только квакать, — будто продолжает мою мысль Мария.

— Квакать тоже никакой охоты, — бормочет Грицай. — Канонада-то какая, мамоньки!

— Наши наступают, — говорит Мария. Она спокойна, даже улыбается чему-то.

По ту сторону возвышенности кипит и клокочет фронт. Немецкие снаряды разносят избы, сжигают сады, разбивают вдребезги военный транспорт. Медленно опускается вечер. Мрачнеет небо. И вдруг на потемневшей возвышенности возникает какое-то перемещающееся пламя. Оно движется в сторону деревни.

— Господи! — вскрикивает Мария. — Это горящий танк.

Охваченный пламенем танк скатывается с пригорка в ложбину; то вваливаясь в рытвины, то выносясь на бугры, он минует наши окопы и, разбрасывая вокруг себя огонь и пламя, вламывается в одиноко стоящую избу. Ветхая избенка почти вся устремляется на спине танка вперед и вдруг перевертывается и рушится на землю. А танк с той же скоростью мчится дальше и с грохотом низвергается в овраг. Раздается глухой взрыв, и из оврага выплескиваются языки дымного пламени.

— Ах, господи! — упавшим голосом произносит Мария. Лицо ее бледно, губы дрожат.

— Что с тобой, Мария? — спрашиваю я.

— Твой земляк… сержант Каро… — с трудом выговаривает она, — сегодня ночевал… вот в этой избушке.

Не знаю, что говорить, а главное — что делать.

Пока мы с Грицаем раздумываем, как бы помочь сержанту, Мария вдруг выскакивает из окопа и со всех ног кидается к развалившейся избе.

— Куда ты? Остановись!

Она не слышит, взрывы снарядов заглушают наши голоса. Мария добегает до избы и падает. Отдышавшись, срывается с места и, ударяя себя по коленям, кружит возле превратившейся в кучу досок и бревен избы. В эту минуту кто-то подхватывает Марию и быстро вталкивается вместе с ней в близкое укрытие.