Павел Вишнев - Орден

— Право руля! Держать на трассы!

Рулевой как-то неестественно висел на компасе и медленно вращал штурвал. По его подбородку стекала струйка крови. Кое-как оттащили матроса от руля. За штурвал встал сам командир группы. Шустов, чтобы отогнать немцев, упрямо двигался на них. Снаряды носового орудия с ближней дистанции сначала разбили автоматическую пушку, а затем снесли рубку на следующем катере противника.

Казалось, все слилось кругом в сплошное море огня. Немецкий катер рос прямо на глазах. Шустов отчетливо видел пробоины в его борту и распростертые на палубе тела. С силой еще раз рявкнуло носовое орудие, сверкнули вспышки разрыва, рвануло воздух, и от немецкого катера полетели щепки.

Погиб пулеметчик. Шустов бросился к пулемету и сквозь прицел увидел форштевень другого катера, хищно вспарывавший море, которое пенилось белыми усами. Он нажал гашетку и дал длинную очередь. Шустову что-то кричали, но он ничего не слышал. Тогда матрос поднял руку с отделенными двумя пальцами и показал вперед. Командир катера по движению губ матроса понял: «Новые».

— Отлично!

Он решил принять бой на контркурсах. Вот, наконец-то, катер командира дивизиона. Он поможет. Один снаряд немцев попал в рубку. И в это время из нее выскочил радист с радостной вестью: на помощь идут эсминцы. Прямо по носу встали новые всплески.

Мотористы не спускали глаз с машинного телеграфа. Увеличивая число оборотов мотора, они до упора подняли «ручку газа», выжимая все возможные и, казалось, невозможные «лошадиные силы». Моторы ревели, и катер как будто летел над водой. Снарядом пробило палубу, и он разорвался в подводной части машинного отсека. Хлынула вода. Гурька и другие мотористы бросились заделывать пробоину пробковыми матами. Воду откачивали кто чем мог. Казалось, еще минута-другая, и наступит конец. Осколки снаряда перебили машинный телеграф. Решили маневрировать по звонкам. Два длинных — «средний вперед», один — «полный», три длинных — «стоп».

Кто-то крикнул:

— Пожар на корме!

«На корме!? — похолодел Гурька. — Там глубинные бомбы. Если они начнут рваться, то все полетит к черту!»

Деревянный настил кормы покрылся трепещущими языками пламени. Они подкрадывались к бомбосбрасывателям, лизали раскаленный металл. В густом дыму Гурька едва нащупал рычаг бомбосбрасывателя. Потянул, но огонь уже успел сделать свое дело — рычаг не действовал, может, его заклинило осколком? Сбросить бомбы за борт, не дать соприкоснуться с ними огню — единственное спасение корабля и всего экипажа.

Гурька откинул заднюю решетку бомбосбрасывателя и вытолкнул рукой первую бомбу, затем вторую, третью… Стараясь не дышать, он снова шагнул в огонь. Совсем рядом, у борта, плескались волны. Сделай два-три шага, прыгни за борт, и не будет удушья, обжигающего тело пламени. Ты спасешься, но погибнут другие. Второй бомбосбрасыватель действовал исправно. Задыхаясь в горячем дыму, он все нажимал и нажимал на рычаг, пока и вторая серия не оказалась за бортом. Все это он делал, ничего не замечая вокруг, не чувствуя боли ожогов. Внимание было поглощено бомбами, которые могли взорваться в любую секунду. Он слышал какие-то голоса, но не придавал им значения и продолжал выкатывать одну бомбу за другой. Вот и последняя. А дальше ничего не стало для Гурьки: ни выстрелов, ни моря. Он потерял сознание.

…В себя Гурька приходил постепенно. Глаза его смотрели, но сознание еще не вернулось. Он даже не отдавал себе отчета, что видит потолок. Где-то внутри его, в голове что-то медленно проворачивалось, словно в машине после команды «Провернуть моторы!» И вот провернулось, он осознал, что лежит в палате, а вокруг него много коек и какие-то неразборчивые слова. Кто-то бредил.

Ясность звуков пришла позднее. Тогда он услышал стоны, тяжелый кашель. Сколько лежал так, не знает. Хотел подняться и не мог. Сознание опять покинуло его. Когда он очнулся, увидел над собой склонившуюся девушку в белом. Она смотрела на него улыбающимися глазами. Почувствовав, что сейчас снова упадет в пропасть, Гурька закрыл глаза и, чтобы миновать страшного падения, внутренне притих и затаился. Боли не было. Был страх перед невидимой, но несомненно существующей рядом пропастью.

Потом страх прошел, он снова открыл глаза. Девушки рядом не было. Она стояла около другой койки и смотрела на градусник. И чем больше Гурька всматривался в нее, тем больше убеждался, что видел ее раньше, но где, так до конца вспомнить и не смог. Незаметно уснул. Проснулся вечером. Под потолком горела лампочка, на окнах спущена светомаскировка. Девушка сидела возле небольшого столика и что-то писала. Гурька вгляделся в ее черты и наконец узнал: