Георгий Брянцев - Тайные тропы

Над озером таяло голубоватое облачко тумана, а на вершинах могучих сосен, гордо раскинувших свои шатры, уже заиграли первые лучи солнца. Всюду приторный аромат папоротника, мха, прели, перестоявшихся грибов.

Где-то за озером закричала иволга, закричала громко, тревожно.

Иннокентий Степанович Кривовяз вздрогнул и очнулся от забытья.

— Фу, чорт! — с досадой выругался он. — Неужели уснул?

Машинально застегнув кожанку, Кривовяз встал с замшелого пня и оглянулся.

— Нехорошо! — с укоризной в голосе сказал он, как бы осуждая родившийся день за его золотистую россыпь лучей, за ясную синь неба и крики иволги.

Иннокентий Степанович был недоволен тем, что утро застало его врасплох. Всю ночь бодрствовать, бороться с дремотой — и перед самым рассветом уснуть! Кривовяз передернул плечами от холода, засосал с раздражением трубку и вдруг заметил, что чубук ее еще тепловат. Это успокоило и даже развеселило его — значит, он только задремал, может быть какие-нибудь десять минут и спал-то.

Он распалил трубку, с наслаждением затянулся и почувствовал едва уловимое опьянение не то от табака, не то от чистой утренней свежести. Пройдясь несколько раз твердо и крупно по поляне от пня до ближайшего куста и обратно, он окончательно вышел из полусонного состояния.

Холодок вызывал легкий озноб. Кривовяз подошел к костру и протянул руки к теплу. Костер еще горел, огонь лениво долизывал поленья.

Кривовяз долго, с доброй улыбкой наблюдал за партизанами, вслушиваясь в их ровное, спокойное дыхание.

Легкий дымок от костра поднимался над поляной, вился к небу тонкой, ровной струйкой. День ожидался хороший. Это было кстати. Впереди лежало еще много километров пути — без дорог, без троп. Группа партизан во главе с Кривовязом после тяжелого двухдневного боя уже третьи сутки пробивалась лесами к стоянке бригады.

Солнце вставало над лесом, по-осеннему ясное, но не горячее. Пора было поднимать ребят.

— Сашутка! — громко окликнул он своего ординарца. — Как дела с рыбой?

Разбуженные окриком партизаны поднимались, жмурили ослепленные светом глаза и молча принимались складывать свои нехитрые походные постели: плащ-палатки, маскхалаты, пальто, шинели, стеганые ватники.

Из-за кустов показалась голова Сашутки. Он лукаво улыбнулся и крикнул:

— Одну минутку, товарищ комбриг!

И действительно, не больше как через минуту он вышел из зарослей, держа в руках четыре шомпола с густо нанизанными на них карасями, зажаренными на огне костра.

Вытянув вперед шомполы, Сашутка направился к Кривовязу. Ходил он быстро, мелкими шажками, вперевалочку, носками внутрь. Небольшого роста, широкий в плечах, он напоминал медвежонка. Ему было уже под тридцать, но льняные вьющиеся волосы и открытые васильковые глаза придавали его лицу ребячье выражение. С первого взгляда Сашутка казался подростком. Все в бригаде, по почину Кривовяза, звали его просто по имени, а Александром Даниловичем Мухортовым он числился только в списках партизан.

До войны Сашутка возил на «эмке» секретаря райкома партии Кривовяза. Вместе с ним ушел в лес и уже более двух лет был его бессменным ординарцем. Сашутка сопровождал своего командира всюду, куда бросала их суровая война. Бывали дни, когда они расставались: Сашутка, хорошо знавший здешние места, ходил в разведку. Но случалось это редко.

— Как рыбка на вид? — спросил с лукавой улыбкой ординарец и положил шомполы на специально настланную хвою, поодаль от костра.

Караси издавали приятный запах, возбуждавший аппетит.

— Попробуем — тогда скажем, — ответил Кривовяз и опустился на траву.

Партизаны последовали примеру своего командира. Из вещевых мешков и противогазовых сумок извлекались сухари, черствые ржаные лепешки, недоеденная накануне печеная картошка.

— Про ребят не забыл? Оставил? — спросил Кривовяз.

— Оставил, — ответил Сашутка.

Речь шла о партизанах, несших круговую дозорную службу.

Ели молча.

Солнце поднималось все выше. Желтеющие листья звенели от легкого ветерка. Едва уловимая прохлада тянулась с озера.

Кривовяз поднялся с травы и, вынув из кармана трубку, стал набивать ее табаком.

— Что ж, будем собираться, хлопцы, — сказал он, ни к кому не обращаясь. — Погостили, пора домой…

Иннокентий Степанович нагнулся к костру, чтобы раскурить трубку, но, не дотянувшись до него, замер. Казалось, что кто-то бежит по лесу. Кривовяз поднял голову. Теперь ясно доносились топот ног и треск сухого валежника. Видимо, человек бежал торопливо, не разбирая дороги.