Георгий Брянцев - Тайные тропы

Лишь на второй день, из новой беседы, она поняла, что все связано с иностранцем.

Следователь интересовался, при каких обстоятельствах возникло между ними знакомство. «Вы не будете отрицать, что рекомендовали иностранцу сделать остановку в Новосибирске?»

Она подробно объяснила, как все произошло.

Лишь на девятый день следователь объявил Антонине, что никаких претензий к ней не имеет и она может продолжать свой путь.

— Из заключительного разговора с ним я узнала наконец, в чем дело. Оказывается, иностранец на второй день после приезда бесследно исчез. А на восьмые или на седьмые сутки якобы обнаружили его труп. Меня отпустили, очевидно, после того, как убедились в моей невиновности… В общем, история неприятная. Я до сих пор не могу прийти в себя… Антонина умолкла.

Теперь и Никита Родионович согласился, что история действительно из ряда вон выходящая.

— Не напрасно Костя волновался, — сказал он. — Будто чуяло его сердце, что с тобой что-то стряслось. А я его все успокаивал…

Никита Родионович и Антонина, увлеченные беседой, не слышали скрипа калитки и звука шагов. Они подняли голову лишь тогда, когда раздался шорох раздвигаемых чьей-то рукой густых зарослей клематиса. В образовавшемся отверстии показалась голова незнакомого человека с маленькой седоватой бородкой.

Негромко, как бы боясь нарушить беседу, он поздоровался и сообщил, что хотел бы видеть Ожогина Никиту Родионовича.

— Я к вашим услугам… Проходите сюда, — поднялся из-за стола Ожогин.

Антонина захватила журнал и ушла в комнату.

Вошел гость. Рослый, широкоплечий, в белом шелковом костюме, в тюбетейке. На вид ему было сорок пять — сорок восемь лет.

— Вы Никита Родионович Ожогин? — спросил он еще раз.

— Да.

Гость протянул через стол руку. Никита Родионович пожал ее.

Держался незнакомец уверенно и даже развязно. Маленькая головка нелепо выглядела на его грузном теле. На лице застыла улыбка.

— Садитесь, — предложил Ожогин. Как ни странно, нервозность, не покидавшая его с пятницы, сменилась полным спокойствием.

— А другого места у вас нет? — спросил гость и огляделся.

— Можно пройти в сад, — предложил Никита Родионович.

Гость согласился.

Прошли в сад и уселись на деревянную скамью, вкопанную в землю.

Незнакомец достал пачку папирос, закурил и, пристально посмотрев на Ожогина, спросил:

— Вы прочли мое письмо? Ожогин наклонил голову.

— И не догадываетесь, кто я?

— Признаться, нет.

— Я тот, кто нес вашу фотокарточку для Константина Ожогина, — Саткынбай… — Гость не отводил взгляда от лица Никиты Родионовича, стараясь подметить выражение лица, с каким он встретит это известие.

Никита Родионович спокойно выдержал взгляд.

— Я не знал, кто понесет мою карточку через линию фронта, — заметил он, — но карточка в руки брата не попала.

— Да, правильно. Я ее не доставил адресату: потерял вместе с бумажником. Без нее я не решался писать вашему брату. Возможно, что это и к лучшему.

Никита Родионович неопределенно пожал плечами. Помолчали.

Ожогин умышленно не проявлял любопытства.

— Ну вот, — сказал Саткынбай неуверенно после долгой паузы, — оказывается, мы и понадобились. Вспомнил о вас господин Юргенс.

Никита Родионович не сдержался и невольно усмехнулся.

— Кто-кто, а уж Юргенс никак не мог о нас вспомнить, — сказал он.

Саткынбай удивленно уставился на него. Маленькие глазки его округлились:

— Почему вы так уверены?

— Как мне известно, покойники ничего не могут вспоминать, а господин Юргенс уже два с лишним года лежит на кладбище.

Глаза Саткынбая округлились еще больше. Морщинистый лоб сдвинулся в гармошку. Он не мигая смотрел в глаза Ожогину, не зная, как принять его слова — всерьез или в шутку.

— Не понимаю, — наконец проговорил он. — О ком вы говорите?

— О Юргенсе, — пояснил Ожогин, — о бывшем Юргенсе, который незадолго до окончания войны пустил себе пулю в рот. Я присутствовал на его похоронах и собственными глазами видел его могилу.

— Ничего не понимаю… — растерянно говорил Саткынбай. — Тогда кому же мы понадобились?

— Об этом я хотел спросить вас. Письмо вы писали?

— Я.

— Кто вам назвал пароли?

— Есть такой человек. Я действую по его заданию… Вы его позже узнаете.

— Тогда что же вам непонятно? Что Юргенс умер, а работа продолжается?

Вынув платок, Саткынбай вытер влажное лицо, лоб.

— Меня совсем недавно известили о том, что надо действовать, — проговорил он. — Я уже перестал думать… Решил так: раз Германии конец, значит и всему конец. А вышло по-другому.