Георгий Жуков - Один МИГ из тысячи

Покрышкин с трудом узнавал улицы: полуразбитые, обожженные дома все были на одно лицо — несчастье равняет дома, как и людей. На улице Красной Покрышкин остановил машину у дома, на фасаде которого уцелела вывеска: «Парикмахерская».

Вспомнив, что пять лет назад был здесь частым гостем, он сошел с машины и отворил дверь. У разбитого зеркала дежурил знакомый парикмахер. Он похудел, постарел, сгорбился. Увидев посетителя, равнодушно скользнул по нему потускневшим взором и заученным тоном спросил:

— Постричь? Побрить?

— Нет, поговорить, — лукаво сказал Покрышкин.

И в глазах у парикмахера проснулось изумление. Он внимательно посмотрел на летчика и в замешательстве вымолвил:

— Как вы сказали?.. Постойте, постойте... Поговорить?..

И, узнав, наконец, посетителя, всплеснул руками:

— Боже мой! Бывают же такие встречи!.. Так вы теперь летчик? Ну, садитесь же, садитесь!

Покрышкин сел в кресло и приготовился слушать. Он помнил, что парикмахер всегда был словоохотливым человеком и все городские новости узнавал первым. Но пережитое сильно изменило «хозяина» этого чудом сохранившегося заведения. Вспышки возбуждения от неожиданной встречи ему хватило ненадолго, и он как-то сразу сник, угас, замолчал и потом глухо сказал:

— Боюсь, что у вас будет не много встреч со знакомыми. В Краснодаре все еще больше мертвых, чем живых...

И он медленно начал рассказывать о тех страшных и диких вещах, которые некоторое время спустя стали известны всему миру из отчетов о краснодарском процессе — о виселицах в парке, о трупах в противотанковом рву, о страшных автобусах, в которых людей душили окисью углерода, — народ назвал их «душегубками». Он говорил хрипловатым, надтреснутым голосом, как-то отчужденно. Кругом было непривычно, до жути тихо. Покрышкину стало не по себе. Проведя рукой по лицу, словно силясь отогнать от себя дурной сон, он оборвал парикмахера на полуслове, сказал: «Да, да, до свидания», — повернулся и выскочил на улицу. Мастер растерянно глянул ему вслед и снова прислонился к косяку разбитого зеркала в ожидании посетителя.

Покрышкин погнал свою машину к большому стоквартирному дому, составлявшему некогда гордость краснодарцев. Там, на пятом этаже, он жил в тридцать восьмом году; и ему захотелось взбежать, как бывало, по крутой лестнице, распахнуть двери широкой солнечной комнаты, выйти на балкон и подставить лицо весеннему свежему ветру. Как хорошо думалось и мечталось на том балконе!

На перекрестке он резко затормозил. Стоквартирный дом-гигант, как и большинство крупных зданий Краснодара, был разбит. Мощная немецкая бомба сбрила фасад здания. Вверху, на пятом этаже, Покрышкин увидел половину своей комнаты; знакомая стена, часть потолка, чья-то кровать, повисшая над бездной, стол, все еще держащийся на краешке, полка у стены и огромная груда битого кирпича, извести, обломков мебели внизу.

У Покрышкина заныло сердце. Развернув машину, он медленно поехал вдоль улицы. Время от времени тормозил, вглядывался в изможденные, незнакомые лица прохожих, потом снова трогал дальше. Так проехал через весь город, потом повернул и на полной скорости укатил к аэродрому. На душе лежала гнетущая тяжесть, и чувствовалось, что только в бою удастся от нее избавиться.

Весь вечер Покрышкин беседовал с летчиками соседнего полка, самолеты которых также пока стояли на Краснодарском аэродроме. Они рассказывали, что появление скоростных советских машин заставило гитлеровцев пойти на новые ухищрения, изменить тактику. В единоборство с советскими истребителями они теперь не вступали, а старались повести бой так, чтобы добиться подавляющего количественного превосходства в воздухе. Фашистские летчики стремились завлекать наших истребителей в глубь своей территории, пробовали затягивать наших пилотов на высоты до семи тысяч метров; применяли массированные налеты своей бомбардировочной авиации, прикрывая ее усиленными нарядами истребителей сопровождения.

Все это было не ново Покрышкину: за два года войны он изучил повадки гитлеровских летчиков и отлично знал качества их машин. Новейшие «мессершмитты» лучше прежних — их скорость высока, и огонь у них силен. «Фокке-вульфы» изворотливы. И все-таки Покрышкин был глубоко убежден: ни одна из этих машин не страшна советскому истребителю, если он хорошо владеет своим самолетом. Уж если наши летчики били гитлеровцев на «И-16» и «чайках», то что говорить теперь!

Ночью Покрышкин раскрыл при свете мигающего светильника свой самодельный альбом и в тысячный раз углубился в него. Конечно, многое здесь противоречит общепринятым взглядам. Как воспримут его предложения в дивизии? Он готов поклясться, что каждый штрих в этих схемах — истина. Но что скажет командование? В конце концов что он за птица? Подумаешь, никому не известный капитан, каких тысячи, берется перестраивать тактику истребительной авиации!