Георгий Жуков - Один МИГ из тысячи

Именно это постоянно повторявшееся зрительное ощущение невольно оставляло впечатление о «мессершмитте» как о первоклассной скоростной машине. И вот оказалось, что технические возможности немецкого истребителя довольно ограничены — наш «Яковлев-1» по скорости был равен «мессершмитту-109».

В чем же было дело? В том, что немецкие истребители с первых дней войны эксплуатировали над полем боя свои самолеты на предельном режиме, заботясь о том, чтобы к началу схватки обладать превосходством в скорости. Скорость — сила истребителя! Скорость и только скорость дает возможность уверенно встретить противника и не только удачно ответить на любой его маневр, но перехватить инициативу и прочно ее удержать.

И еще: надо уметь не только набрать, но и сохранить высоту! Хозяин неба тот, кто выше всех. Но для того, чтобы свободно применять вертикальный маневр, надо опять-таки владеть скоростью.

К сожалению, до той поры в частях еще не придавали решающего значения скорости. Считалось, что летчик вправе использовать полную мощность мотора только в момент атаки. Но опыт учил, что воздушные бои разыгрываются внезапно и скоротечно, а на разгон нужно время. И некоторые летчики погибали лишь потому, что не успевали заблаговременно набрать максимальную скорость.

Нет, надо отказаться от крейсерских скоростей, надо во что бы то ни стало переходить — над полем боя — на скорости, близкие к максимальной, когда самолет в любую секунду готов совершить боевой разворот, «горку», «иммельман», самую трудную фигуру. Вот самолет идет на предельной скорости, врезаясь в упругую массу воздуха. Именно теперь летчик оправдывает чаяния конструктора, который напрягал все свои творческие силы, чтобы заставить холодный, неподатливый металл выжать, вытолкнуть еще тридцать, еще сорок километров в час сверх того, что было ранее достигнуто. Каждый винтик, каждая часть машины напряжены. Она в полной боевой форме. Достаточно легкого, едва ощутимого давления на ручку, чтобы самолет взвился на дыбы и сделал все, чего требует от него летчик. Сравнить ли этот грозный, стремительный полет с той расслабленной походкой, которой бродит над полем боя самолет, мотор которого загружен полезной работой лишь на три четверти своей мощности?

У Покрышкина всегда захватывало дух от волнения, когда он вспоминал полеты на повышенных скоростях, которые он несколько раз пытался применить при патрулировании с полгода тому назад. Но... Тут возникало несколько проклятых «но», которые всякий раз выдвигали противники повышенных скоростей. Во-первых, при полете на таких скоростях уходило больше горючего, — следовательно, время пребывания самолета над полем боя сокращалось, а это всегда вызывало недовольство общевойсковых командиров: с передовой звонили в штаб, требовали объяснений, почему истребитель ушел раньше срока. Во-вторых, такие полеты требовали высокой культуры пилотажа: когда самолеты мчатся столь стремительно и притом выполняют сложные маневры, трудно выдерживать заданное построение, и молодые летчики могут отстать, сбиться, пристроиться к чужой машине. В-третьих, быстрее изнашивается мотор, а моторов у нас мало...

И все-таки навязчивая мысль о переходе на режим повышенных скоростей не давала покоя Покрышкину. Не может быть, чтобы нельзя было преодолеть эти противоречия! Сама по себе практика использования самолета на три четверти его возможностей казалась ему настолько отсталой и реакционной, что мириться с нею он не мог: бунтовала душа истребителя. Вновь и вновь возвращаясь к тем огорчительным «но», которые останавливали летчиков, пытавшихся перейти на повышенные скорости, он отбрасывал второе и третье возражения как непринципиальные: сегодня летчики еще не освоились с повышенным режимом эксплуатации самолета — завтра освоятся; что же касается быстрого износа мотора, то ведь опять-таки война есть война, и редкий самолет выживает в боях теоретически положенный ему срок; больше того — тот, кто, стремясь продлить жизнь мотора, будет летать не на максимальной, а на крейсерской скорости, имеет еще больше шансов быть сбитым. А вот первое возражение оставалось существенным.

Как же добиться, чтобы и самолеты ходили на той скорости, для которой они созданы, и чтобы поле боя было прикрыто как можно дольше? Ответ на этот сложный и трудный вопрос, как это часто бывает, пришел случайно. Покрышкин вдруг вспомнил аварию на горном шоссе, когда гвардейцы ехали на грузовиках с фронта к берегам Каспия. Разогнавшись под уклон, грузовик, на котором он ехал, легко взлетел на пригорок, вильнул задом на повороте и едва не скатился в пропасть. Покрышкин и Труд отделались легкими ушибами. Сейчас, когда Саша вспомнил эту историю, его внимание остановила не сама авария — она была случайностью. Его заинтересовало другое — с какой легкостью набравший скорость на спуске грузовик преодолел крутой подъем и взлетел на гору.