Георгий Жуков - Один МИГ из тысячи

Однажды вечером, уже в сумерках, когда эскадрилья возвращалась в Семеновку, он резко отклонился от маршрута, набрал высоту в две тысячи метров и направился к переднему краю. Немцы знали, что в такое позднее время советские самолеты в воздухе уже не появляются, и их летчики, поднявшиеся над полем боя, чтобы засечь цели для своей артиллерии, были настроены довольно беззаботно.

Покрышкин заметил на фоне светлого пшеничного поля характерный силуэт «хейншеля-126», прозванного пехотой «кривой ногой» за уродливо растопыренные шасси. Разведчик медленно кружил над полем боя. Саша снизился на тысячу метров, и стремительно зашел в хвост немцу почти вплотную. Даже самому страшно стало: «А ну как врежешься». Он с силой нажал на гашетки и едва успел отвернуть свою машину, как от «хейншеля» во все стороны полетели какие-то лохмотья. То были куски плоскостей и фюзеляжа.

«Хейншель» круто опустил нос. Покрышкин догнал его и добил. Только теперь он почувствовал, что по шее у него что-то течет. Тронув подбородок, он взглянул на пальцы: кровь. В плоскостях было несколько дырок. Внизу Саша увидел сотни мигающих огоньков — это немцы били по самолету. Он стал уходить вверх, лавируя, чтобы сбить противников с прицела. Подбородок саднило — пуля оставила довольно глубокую царапину. «Хорошо, что немец ошибся на сантиметр», — мелькнуло в голове.

Пора было бы уходить: сумерки сгущались. Но Саша заметил характерный силуэт польского истребителя «ПЗЛ-24». У немцев было много трофейных самолетов, и Покрышкин, впервые встретившись с незнакомой машиной, захотел помериться силами с летчиком, который ее вел. Он снова развернулся и устремился за гитлеровцем. «ПЗЛ-24» обладал заметно меньшей скоростью, чем «МИГ», но был верток и ловко ускользал из-под ударов. Все же Покрышкину удалось прострочить его, и он упал. Саша поспешил домой: уже наступила ночь, можно было заблудиться.

Командир похвалил Покрышкина за инициативу и приказал впредь при возвращении в Семеновку всей эскадрильей проходить над полем боя. Но это уже было совсем не то, что одиночный вольный полет: терялся элемент внезапности. Немцы быстро привыкли к тому, что в определенный час над ними проходила большая группа советских самолетов, и заблаговременно готовились встретить их. Поэтому такие налеты уже не давали эффекта, а однажды, после того как эскадрилья попала в грозу и самолеты разбрелись и сели в поле, «вольный поиск» отменили вовсе. Но Покрышкин часто вспоминал о своем удачном вечернем рейде. Опыт этот пригодился несколько лет спустя, когда Саша вместе с другими летчиками начал практиковать полеты, получившие название «воздушной охоты».

Месяц, целый месяц провоевал 55-й истребительный полк, не трогаясь со своего полевого аэродрома! Наши войска, сражавшиеся в Бессарабии, долго держали фронт, изматывая гитлеровцев; и только тогда, когда с севера над ними стала нависать несметная туча немецких танков, прорвавшихся от Ровно на Новоград-Волынский, Житомир и дальше на Белую Церковь и Умань, им был дан приказ начать отход на восток.

Двадцатого июля, за день до смены аэродрома, в полк прибыли семнадцать молоденьких сержантов, только что окончивших Качинскую авиационную школу. Они ходили по полю в новеньких, еще топорщившихся гимнастерках, и озорные мальчишеские глаза их горели любопытством.

Ветераны полка иронически улыбались, поглядывая на сержантов, державшихся обособленной стайкой. Покрышкин, сам сравнительно недавно окончивший ту же школу, был настроен снисходительно и с интересом присматривался к ним.

Как-то, возвращаясь с ужина, он натолкнулся на сержантов, усевшихся возле барака на бревнах. Яркие звезды дрожали в небе, сильнее пахли цветы на забытой клумбе. Сержанты покуривали, зажав папироски в кулак, чтобы не были видны огоньки. Один из них, долговязый и нескладный, что-то с увлечением декламировал. Время от времени раздавались веселые взрывы смеха.

Саша прислушался. Сержант читал какую-то длинную, не очень складную юмористическую поэму о приключениях зверей, бежавших из зоопарка:

Покрышкин улыбнулся. Было что-то детское, ученическое в невинной забаве сержантов, тем более трогательной, что в эти самые часы теперь совсем близко шла жаркая кровавая борьба, и в Семеновке отчетливо слышалась стрельба. Снаряды рвались уже недалеко отсюда. Подойдя поближе, Саша спросил, когда сержант кончил читать стихи: