Георгий Жуков - Один МИГ из тысячи

Оглядываясь на своих товарищей, Покрышкин замечал, что война, невероятно обострившая черты характера людей, как-то сразу обнажила души. Подчас то, что вчера казалось случайным, второстепенным в человеке, оказывалось главным, и наоборот: то, что, как будто определяло его характер, слетало, словно мишура.

Кто мог думать, что лихой и бесшабашный парень, часто получавший взыскания за недисциплинированность, станет так быстро одним из ведущих летчиков полка? И кто бы поверил, что другой пилот, вчера еще считавшийся одним из солидных, авторитетных офицеров, начнет перед вылетом волноваться, как мальчик, оклеит кабину самолета портретами жены и детей, начнет собирать амулеты, якобы приносящие счастье, будет выпрашивать у друзей стаканчик водки перед боем? Война явилась жестоким экзаменом, и Покрышкин втайне радовался, что сам он не осрамился перед товарищами и перед самим собой.

Конечно, и он больно ощутил жестокие толчки войны. И ему становилось не по себе, когда перед ним вставала стена нервно вздрагивающих ослепительных оранжево-черных вспышек или когда, обернувшись, он видел позади своего самолета острый нос «мессершмитта», особенно после 3 июля, когда его сбили. Есть вещи, к которым никогда не привыкнешь, как бы ни вдалбливал себе в голову, что они неизбежны. Надо всякий раз перед вылетом подавлять в себе тайный подленький голосок, нашептывающий: «А если тебя опять собьют?..», «А если зажгут?..» И Саша злился на себя, спорил с собой, призывал все свое упорство, чтобы заставить этот тайный голос умолкнуть.

Атрашкевич незадолго перед гибелью как-то сказал ему в минуту откровенности: «Каждому страшно. И тебе, и мне. Но ты сумей голову холодной удержать. Сохранишь спокойствие — твое счастье. Потеряешь — конец...» Саша запомнил эти слова.

Постепенно он понял: спасительное равновесие в полете наступает тогда, когда забываешь обо всем, что не относится к бою, не отвлекаешься ни на миг от управления машиной и огнем. В воздухе думай не о том, что тебя могут сбить, а о том, как сбить противника. Воздушный бой, как и всякий бой, — труд, тяжелый, изнурительный, изматывающий, но необходимый и неизбежный. Чувствуй себя в кабине самолета чернорабочим войны! Удалось тебе сбить врага— значит, поработал хорошо. Сбили тебя — значит, ты работал небрежно, неумело, что-то где-то прозевал. Будешь работать хорошо — тебя никогда не убьют. И к черту пустые рассуждения об удаче, о судьбе, о том, везет или не везет тебе в воздухе!

Не сразу, далеко не сразу удалось Саше воспользоваться на практике этой несложной, но мудрой солдатской философией. Но все же с каждым новым полетом Саша чувствовал себя чуть-чуть спокойнее. А когда на счету у него появилось несколько сбитых самолетов, дышать стало легче: возникло ощущение превосходства над гитлеровскими пилотами.

Человек от природы аккуратный, любящий точность и порядок, Покрышкин после каждой воздушной схватки учинял самому себе допрос с пристрастием, стремясь возможно полнее восстановить только что пережитые события и разобраться, так сказать, в технологии боя. Он придирчиво проверял каждый свой ход: а не лучше ли было бы поступить в этом случае не так, а эдак? Может быть, следовало бы зайти не отсюда, а оттуда?

Как всегда на войне, практика боев заставляла критически пересматривать многое из того, что в мирное время, на ученьях и маневрах, казалось совершенным, законченным. И теперь летчики сами, каждый на свой страх и риск, вырабатывали собственные методы атак и ухода от огня противника, уловки, приемы, способы борьбы.

Опыт показал, например, что традиционный боевой порядок звена — клин, когда один самолет идет впереди, а два симметрично располагаются сзади — справа и слева, в бою себя не оправдывает. Внимание летчиков, вынужденных следить за своими машинами, неизбежно рассредоточивалось и отвлекалось от противника. Применение современных скоростных самолетов, располагающих большим радиусом разворота, усложняло маневр звена, делало громоздким и неудобным построение клином. Практически в ходе боя взаимодействовали только две машины, прикрывавшие друг друга, третья же «выходила из игры» и беспомощно носилась вокруг, предоставленная самой себе.

Летчики вспоминали, как в мирное время командиры уводили молодежь на контрольные учебные полеты неполным звеном — парой: один самолет впереди, а второй — чуть-чуть позади. Это был строй пеленга. Так командиру было удобнее следить за учеником. Почему бы не применить такой порядок в бою? Летая на разведку, Фигичев и Покрышкин попробовали брать с собой только по одному ведомому. И что же? Оказалось, что два самолета вполне заменяют в бою звено. Больше того, вдвоем работать было куда сподручнее. Когда же разведку приходилось вести в особенно сложной обстановке, Фигичев и Покрышкин вылетали двумя парами — вчетвером.