Георгий Жуков - Один МИГ из тысячи

Майор Иванов уловил нотку горечи в его голосе.

— Хочется подраться? Эх, молодежь!.. — Он называл молодежью всех, кто хоть на год был моложе его. — Думаешь, война всего один день продлится? Еще повоюете, поверьте мне, Покрышкин! Завтра гарантирую вам боевой вылет. А сегодня покараульте самолет. Ясно?

— Ясно! Только обидно все ж таки. Будут потом люди вспоминать, кто как войну начал, а мне и сказать будет совестно: был караульщиком, как дед на баштане.

Майор рассмеялся, легко вскочил на крыло «У-2», уселся и привычно скомандовал:

— К запуску!

Покрышкин провернул винт.

— От винта! — сказал командир полка и быстро крутнул ручку магнето.

Мотор чихнул, неуверенно взмахнул лопастью пропеллера и потом вдруг зарокотал ровно и сильно. Майор Иванов приложил руку к шлему, кивнул Покрышкину и взлетел. Пожав плечами, Саша отошел к самолету командира, оглядел его со всех сторон и прилег в траву, мысленно чертыхаясь и проклиная свою незадачливую судьбу.

В полк Покрышкин вернулся только вечером.

День 23 июня начался трагическим эпизодом: погиб полковой инспектор по технике пилотирования, летчик отчаянной души и мастер пилотажа Курилов, молодой днепропетровец.

В первый же день войны он показал себя лихим и горячим мастером воздушного боя: сбил над Кишиневом фашистский самолет, а летчика, пытавшегося ускользнуть с парашютом, перерубил плоскостью своего «МИГа». А на второй день погиб сам.

Курилова похоронили у аэродрома. Печально играл оркестр, плакали колхозницы, пришедшие проститься со смелым, веселым летчиком, которого все успели полюбить; и друзья его, тесно сомкнув шеренгу, дали троекратный салют над гробом...

Через час Покрышкина вызвал командир полка.

— Ну, пришел и ваш черед. Гляньте-ка сюда. — И он показал на карте изгиб синей нитки, обозначавший излучину Прута. — Тут переправа. Немцы уже форсировали реку и возятся вот здесь. Сегодня наша пехота должна отбросить их за Прут. Нужно разведать устройство переправы, численность переправившихся и их огневые средства. Пройти, посмотреть и вернуться! В бой не ввязываться. Ваших сведений ждут большие командиры.

— Ясно!

— Кого возьмете с собой?

Покрышкин подумал:

— Семенова!

Семенов с группой летчиков уже перелетел сюда из Бельц. Он вчера понюхал пороху, и на него можно было рассчитывать, как на верного спутника в таком ответственном полете.

— Отлично! Проложите маршрут — и в воздух!..

К переправе шли парой: Покрышкин — впереди, Семенов — сзади. На земле они договорились, что в случае вынужденного столкновения с противником бой примет Покрышкин, а Семенов будет прикрывать его сзади. Самолеты шли на большой скорости, и расстояние, отделявшее их от Прута, быстро сокращалось, но нетерпеливому Саше все казалось, что машина едва ползет.

Но вот внизу замигали выстрелы — била наша артиллерия. Потом мелькнули узкие ниточки окопов, бурые шапки разрывов над ними, и впереди блеснул Прут. Покрышкин едва успел отыскать похожую сверху на соломинку переправу и черные точки на берегу, как впереди и по бокам начали рваться десятки зенитных снарядов. Леденящий холодок стиснул на мгновение грудь, потом бросило в жар. Покрышкин почувствовал, что движения у него скованные, напряженные, но он взял себя в руки.

Вскоре самолет уже вилял над рекой, уходя от зениток, — Саша и не заметил, как его рука заученным жестом перекладывала рули. То забираясь повыше, то пикируя, Покрышкин внимательно рассматривал переправу. Семенов не отставал от него. Так прошло несколько минут. Можно было уже поворачивать домой. Вдруг Покрышкин увидел пятерку «мессершмиттов».

Немецкие истребители шли прямо в лоб — три внизу, два вверху. Покрышкин не забыл приказ командира — не ввязываться в драку, но уйти от встречи было невозможно. И он легким покачиванием крыльями дал знать Семенову, что принимает бой.

Сблизившись, противники торопливо нажали на гашетки, но пулеметные струи прошли мимо, и самолеты на бешеной скорости разминулись. Сделав резкий разворот, Покрышкин хотел было броситься в погоню за подвернувшимся «мессершмиттом», как вдруг заметил за спиной пару немецких истребителей, ловивших его в прицел. Резко взяв ручку на себя, он взмыл, развернулся вверху и огляделся.

Фашисты перестраивались для новой атаки. Семенов уходил со снижением. «Неужели подбит?» — внезапный приступ злобы удушьем подступил к горлу Покрышкина. Он на предельной скорости устремился к ближайшему «мессершмитту» и с огромным наслаждением выпустил в упор, как когда-то по полотняному конусу, очередь из крупнокалиберных пулеметов. Это был удар наверняка. «Мессершмитт» сразу же загорелся и начал падать. Забыв обо всем на свете, Покрышкин глядел на зловещие огненные языки, пожиравшие обшивку вражеского самолета. Казалось, самолет тает в воздухе — так быстро продвигалось жадное пламя.