Георгий Жуков - Один МИГ из тысячи

Никто не мог сказать, когда придет то, о чем они так много думали и говорили в эти дни, — завтра или через год. Но все понимали, что это страшное, неизбежное и злое настанет рано или поздно.

И скорее раньше, чем позже...

Обстоятельства сложились так, что в то утро они, как назло, оказались разбросанными по разным местам.

Скучнее всех встретил выходной день один из самых молодых пилотов полка Коля Н. Ему чертовски не повезло: незадолго до этого он потерпел неожиданную аварию, посадил свою «чайку» на живот, и это так подействовало на его впечатлительную натуру, что врачи констатировали у бедного малого общее нервное расстройство. Он был командирован на медицинскую комиссию в Одессу. Его долго осматривали, задавали какие-то странные вопросы, стучали молоточками по суставам. И, наконец, добродушный председатель комиссии сказал Коле:

— Придется тебе, сынок, вернуться, так сказать, в первобытное состояние. Ты кем работал-то до призыва?

— Электромонтером, — растерянно сказал покрасневший Коля, и капельки пота выступили на его веснушчатом курносом лице.

— Вот и отлично! Чудесная квалификация. Бог с ними, с самолетами. Беспокойное занятие!

— Позвольте, но как же так...

Председатель поправил очки, укоризненно взглянул на Колю, задерживавшего комиссию, и строго сказал:

__ Следующий...

И вот теперь молодой пилот возвращался в полк с холодной казенной бумагой, в которой было сказано, что он подлежит демобилизации ввиду болезненного состояния. От волнения он спутал поезда и сел в скорый Одесса — Ленинград, который не остановился в Чубовке, откуда можно было добраться в Бельцы, и Коле пришлось ночью сойти в Котовске. Ждать до утра встречного поезда ему не хотелось, и он упросил главного кондуктора товарного поезда, уходившего в Чубовку в четыре часа утра, взять его на тормозную площадку. Могло ли прийти ему в голову, что ровно через двадцать минут после его отъезда на Котовск посыплются бомбы?

В безмятежной степной Чубовке пилот долго дожидался попутных машин, но дорога была пустынна, и он побрел пешком в Семеновку. Идти надо было километров около двадцати, и он шел неторопливым, размеренным шагом, любуясь густыми спеющими хлебами, перекликаясь с веселыми птицами, срывая васильки на обочине. И вдруг впереди увидел пыливший по дороге бензозаправщик, спешивший в Чубовку. Увидев знакомого летчика, водитель затормозил:

— Откуда?

— Из Одессы, с комиссии. Понимаешь, какое дело... Придется теперь перед Москвой хлопотать...

И, поставив ногу на крыло машины, Коля начал неторопливо рассказывать свою историю. Водитель с изумлением посмотрел на него.

— Да ты что?.. Ничего не знаешь? Война началась!

— Брось трепаться! Какая война?

— Немцы напали! Бельцы сегодня бомбили.

— Врешь! Не купишь!

Водитель пожал плечами и включил мотор. Коля отшатнулся, и бензозаправщик рванулся вперед, обдав его пылью и горячим бензинным перегаром. Пилот растерялся: неужели правда? Черт возьми, как все глупо выходит!.. В такой день получить белый билет! Нет, это немыслимо!

На счастье, его догнала попутная машина, и он часам к одиннадцати добрался-таки в Семеновну. Здесь уже все было каким-то новым, непривычным. Под плащ-палаткой, раскинутой у молодого тополя, связисты непрерывно перекликались с постами воздушного наблюдения. В бараке развернулся медицинский пункт первой помощи, и сестра трясущимися от волнения руками бинтовала руку только что прилетевшему из Бельц пилоту. Тот еще весь жил ощущениями только что пережитого боя: глаза его лихорадочно блестели, и он непрерывно повторял, обращаясь к каждому, кто заходил в палатку:

— Нет, на «МИГе» воевать можно. Можно! Вот как немец от меня драпал...

Начальник штаба полка майор Матвеев, замещавший командира, который совершил вынужденную посадку, сидел над картой рядом с Пал Палычем, одетым в меховой комбинезон. Лицо у Пал Палыча было строгое, сосредоточенное. Сдвинув шлем на затылок и смахнув крупные капли пота со лба, он рассеянно поздоровался с летчиком и снова углубился в изучение карты.

Начальник связи полка капитан Масленников шепнул Коле:

— Сейчас полетят в разведку. На предел дальности, в глубь Румынии. До самого Тыргу-Фрумоса.

Пал Палыч оторвался от-карты, аккуратно свернул ее, уложил под целлулоидный лист планшета, надел перчатки и, сказав как-то не по-военному, запросто: «Трудновато будет, но сделаем все, как надо»,— выпрямился и четко, по-военному отрапортовал: