Артем Анфиногенов - Мгновение – вечность

Вместе с тем он отмечал, как упорно ведет она догон.

Без суеты и без скованности, свойственной новичкам. Неторопливо перекладывает свой «ЯК» с крыла на крыло, подскальзывает и уходит от зенитных разрывов.

Видит пространство.

Хорошо видит, хорошо его контролирует.

«Не усугублять просчета, не упорствовать в ошибке», — говорил себе Баранов, этому война его научила тоже. Не зарываться. Боящийся признать ошибку ступает по трясине. Он был себе не рад, корил себя за безрассудство, и вот он что предпринял: растянуть маршрут. Удлинить его, получить запас высоты. Тем временем и Бахарева, возможно, совладает с собой. Подойти к Ельшанке, насыщенной огнем, с превышением… Такой складывался у Баранова план, план, редко когда совпадавший с реальным ходом боя, но всегда ему необходимый в качестве подспорья. Преимущество в высоте – отправная точка. Остальное – по обстоятельствам.

Он отвернул от города – за Волгу, в степь, на высоту.

«Великодушие требует жертв, — грыз он себя, в меру сил стараясь обезопасить Бахареву. — Подождет Ельшанка… Успеется».

Елена поняла его маневр. «Старается Елена… Жмет». Этого у женщин-летчиц не отнять – старательны. Очень. До беспощадности к себе. Выжимают все, на что способны, до последней капли.

В кабине становилось свежо, подступала граница кислородного питания.

Теперь – на Ельшанку.

Он принял план и следовал ему, но внутреннее напряжение не спадало. Белесый лед хоккейного поля, где он гонял по краю плетеный мячик, возник перед ним как напоминание о легкости, свободе, удали других вылетов, бремя ответственности давило его. «Боязно», — вспомнил он честного Амета. Поздно вспомнил. Бахарева в его мыслях была неотступно, что бы он ни делал, помнил с тревогой: она рядом.

Мощное облако вырисовалось впереди.

Снизу плоское, оно ступенчато высилось, громоздилось и заваливалось светлой вершиной, как преграда на их пути. Баранов чуть уменьшил скорость, уверенный, что делает это в интересах Елены, — сокращает разрыв, помогает Бахаревой достать его. Меж тем близость Ельшанки ее не страшила. Слабо начавшая вылет, она в пространстве, дышавшем опасностью, прибавляла у него на глазах, становилась раскованней, зорче. «То, что надо, то, что надо», — ободрял он себя, понимая, что сам нуждается в ней, опасаясь внезапного удара, который расколет их пару, отторгнет, отрежет от него Елену. Она была ему необходима. В одиночку сюда выходят разве что зубры вроде майора, сбитого над Конной, обычно «мессеры» пасутся вдоль реки стадами, табунятся в боевых порядках, кратных двум: четыре, шесть, восемь «худых», связанных одной радиоволной, скрепленных железным повиновением командиру. Шесть, восемь мобильных «мессеров», готовых располовиниться, расчлениться для удара с двух сторон… Словно бы читая его мысли, она подтянулась ближе… нагнала его, заняла свое место. В толще облака с завалившейся вершиной и льдистым отблеском основания таилась угроза. Лена приподнялась повыше, чтобы лучше все видеть. Кренится вправо, кренится влево, открывая себе обзор, расширяя его, упреждая опасность… Сторожит его, оберегает, господи ты боже мой… Готова ринуться вперед, всех разметать… Ну, девка!

Весь настороже, он боялся попасть под внезапный удар, под слаженную атаку численно превосходящих «мессеров», а случай, слепой и неусыпный господин войны, вознаградил их, Баранова и Лену, преподнося все выгоды, какие получает нападающая сторона: на божий свет из тьмы облачной громады выпал немецкий разведчик «Дорнье». Свалился на голову Баранова. На самое темечко. Точнее сказать, на загривок, на шею, что в первый момент лишало его возможности каких-то действий, — немец завис беззащитным толстым боком перед Бахаревой, сам подставил себя под ее удар.

— Он же твоя жертва! — вскричал Баранов. Все отлетело от него с этой редчайшей возможностью влепить немецкому разведчику свинца не раздумывая… Если бы даже взбрело Михаилу в голову создать какие-то условия для ее почина, для ее первого боя, он бы не придумал ничего лучшего, чем этот увалень, двухкилевой «Дорнье» — разведчик, по собственной воле вставший под удар Бахаревой. Нажать гашетку, жахнуть!.. Он заклинал ее – ударь. Отсутствие навыка сказалось – Елена медлила. Стала задирать, задирать «ЯК», вздыбила его «свечой», заелозила, зашаталась, улавливая уходящую толстую «Дору» в прицел…

— Он же твоя жертва, — жарко повторял Баранов, находя уже собственную вину в том, что «Дора» от них ускользает: всю дорогу скребся, заполучая высоту, дабы ударить наверняка, каких-то метров недобрал…