Артем Анфиногенов - Мгновение – вечность

Трасса обжита, истребители Горова повеселели.

— Житников, когда ориентировка считается потерянной полностью?

— Когда летчик и штурман не узнают друг друга… Вообще-то пора бы ему объявиться! — Житникову не нравилась проволочка с выделением лидера. Как будто нарочно.

— Можно подумать, — скривил губы Горов, еще более болезненно, чем сержант, воспринимая, как их, тыловиков, манежат, — что мы сами до Ростова не дойдем…

— Действительно!

— А коли так, — продолжал капитан, чувствуя в себе силы для пролета, Амет-хану разрешено, а ему, тыловой крысе, нет, — извольте обеспечить, как положено. По всем статьям! — добавил Горов с вызовом, не зная, правда, какие тут существуют правила, поскольку за чужим хвостом никогда не ходил, привык в ответственном, всегда сложном для истребителя навигационном деле полагаться на свое умение. — Заслужил, а не позволено, видишь как? — апеллировал он к сержанту, не вполне, впрочем, уверенно: выпустили Амета, но еще раньше выпустили Чиркавого. Запрет вызван неудачей такого зубра, как Чиркавый.

Амет увлекал дальневосточника, провал Чиркавого страшил, в затянувшемся ожидании было что-то для него унизительное.

Но «качать права», теснить кого-то локтями, ломать сложившийся порядок – не в натуре Алексея.

Скорей бы кончали жевать резину!

«Терпеть, ждать своего часа», — говорил он себе. Ибо хуже «резины», хуже всякой волокиты, самое последнее дело перед вылетом – смена решений, чехарда «указивок».

Он послал на КП сержанта.

— Сгоняй, разведай, что они там колдуют… Житников исчез, а перед Горовым предстал Павел Гранищев.

— Ну и загнали же вас! — начал Павел, пристроивший свой «ЯК» возле самого КП. — Мне так объясняли: «Бостона», трехногого американца – знаешь?» — «Только что принимал из Тегерана». — «Тогда дуй, никуда не сворачивая, мимо городошников, на выселки, до той „америки“, а как в „Бостон“ упрешься, спроси. Они там прячутся, носа не кажут…» И то правда: «Бостон» нашел, вас никто не знает…

— Прошу представиться! — прервал его капитан.

— Лейтенант Гранищев!

— В чем дело? — Манера лейтенанта держать себя со старшим показалась Горову развязной.

— По распоряжению полковника Челюскина подключен к вашей эскадрилье до Ростова, — доложился лейтенант. Вернее, уведомил Горова. Поставил его в известность, спокойно и независимо. Поскольку и капитан и его эскадрилья в загоне, «ютятся, носа не кажут», — кто здесь с ними считается?

— Где полковник? — спросил Горов, глядя поверх головы лейтенанта, как бы намереваясь сейчас же лично во всем разобраться.

— Был на КП… «Где девять, там и десять», — сказал полковник.

— Но отвечать-то за вас мне, — резонно заметил Горов, угадывая в лейтенанте, в его залоснившейся куртке, в обшарпанном планшете с подвязанным на нитке карандашным огрызком фронтовика и испытывая удовольствие оттого, что ставит фронтовика на место. В Р., перед фактом запрета, все экипажи равны. — Мне, а не полковнику, — повторил Горов.

— А я отвечаю за перегонку «ЯКа»…

— На здоровье! Пожалуйста! При чем тут капитан Горов?

— Одиночку не пускают.

— И меня не пускают, берут на поводок, как этого… К поводырю и обращайтесь!

— Где Сусанин?

— Фамилии не знаю… Сусанин? Не интересовался!

— Кто ведет, тот и Сусанин, — пояснил Гранищев, коротко усмехнувшись. «Ну, товарищ капитан, — говорила его улыбка, — если вы и этого не знаете, тогда не удивляйтесь, что вас загнали под лавку…»

Житников, на крыльях мчась из разведки, сиял.

— Гвардия ведет! — еще издали прокричал он. — Гвардия ведет! — повторял сержант, усмиряя дыхание и ожидая, когда подойдут все летчики, чтобы выпалить главное:

— Экипаж Героя Советского Союза, гвардии майора!..

— Правда?

— ОД сказал!

— Того гвардии майора? Который Берлин бомбил?

— И Кенигсберг! — с апломбом подтвердил Житников. — Его зовут Георгий Павлович.

Известие импонировало каждому, кого принимал под свою опеку фронтовик-Герой, экипаж Героя. У них, бомбардировщиков, вся соль дела в экипаже, в его составе. Алексей Горов, когда шел в военкомат призываться, ни о чем другом, кроме «истребиловки», не думал. Летчик-истребитель – сам себе голова. И свинца принимает сполна один, и золота… А на бомбардировщике всю музыку создает экипаж. Скажем, на борту «пешки» — три человека, целый колхоз. Кто – холостяк, кто – женатик, одному нравятся блондинки, другому бы грибков на закусь – разные люди. А экипаж Георгия Павловича год воюет в одном составе, сплочен, един – боевая семья. И летчик и штурман – Герои.