Величко Нешков - Наступление

— Этот гад сам себя убил. В сейфе, оказывается, у него был заряженный пистолет… Чуть было и меня не прикончил, — тяжело дышал он. — Проклятая гадина!

Несколько человек почти одновременно произнесли:

— Так ему и надо!..

В этот вечер площадь в Лозене была заполнена разбушевавшимся народом. Страсти клокотали, как бурный поток.

С балкона общины один за другим выступали люди.

Когда слово дали Лиляне, голос девушки зазвучал властно и предупреждающе:

— Товарищи, сегодня пойман палач нашего края, головорез поручик Игнатов!

— Мы хотим его видеть!

— Отдайте его нам!

— Будем судить его на месте! — скандировала группа молодежи.

— Смерть, смерть ему!..

В толпе было несколько человек из Камено-Поля. Они еще вчера просили передать им Игнатова, чтобы судить его в своем селе. Но когда они встретили решительный отказ лозенской общины, вышедший из тюрьмы Матей Арапский пустил слух, что они упустили Игнатова и поэтому им его не отдают.

Матей нарочно подзуживал, даже когда Лиляна говорила с балкона общины:

— Ничего, пусть покажут его нам, тогда и поговорим!..

После его подстрекательств площадь разразилась еще более дружным скандированием:

— Хотим его видеть!

— Смерть убийце!

Игнатов все слышал; он сидел в подвале, охваченный животным страхом, напряжением и жаждой.

Часть толпы двинулась к подвалу общины. Она вынудила отступить добровольцев и милиционеров, и уже никто был не в состоянии навести порядок.

Несколько наиболее проворных парней пробились первыми. Но Гешо Моллов оттолкнул их, протянул свои крепкие лапищи и схватил Игнатова за воротник. Тот инстинктивно поджал ноги и упал на пол. Гешо потащил его из подвала. Толпа подхватила Игнатова и осыпала ударами…

Когда в Лозен этим же вечером прибыли на пыльных, потных лошадях Кутула и Луканче, площадь была уже пуста.

К ним приблизился пожилой крестьянин.

— Ребята, поздно прибыли, — сказал он, здороваясь с ними за руку.

— Почему? — Кутула перебросил поводья в другую руку и достал из кармана сигареты.

— Да потому что прибили его камнями, как собаку.

— Когда? Кто? — нагнулся к нему Кутула.

— Народ. Вон там его и прибили камнями.

Кутула и Луканче пошли, куда им показал крестьянин. Труп Игнатова лежал лицом кверху. Его голова, и крови и пыли, была откинута назад. Правая рука крепко стиснула карман летней куртки.

Над полем, над гористыми холмами к югу от Лозена и по долине Осыма лежала тревожная тишина.

В последние несколько дней полковник Додев не мог усидеть на месте. Он непрерывно сновал то в штаб дивизии, то в оперативную зону и везде давал разумные и нужные советы, как поскорее подготовить полк к отправке на фронт. У любого непредубежденного человека могло бы возникнуть впечатление, что попасть на фронт — давнишняя сокровенная мечта полковника Додева. Он сам нацеливал внимание следственных органов на некоторых офицеров и унтер-офицеров, не скупясь на брань и ругательства в их адрес. И теперь он оставался верен своей лисьей природе — его жизнь была разделена на две половины: одна принадлежала прошлому, а другая будущему, в которое у него было намерение покрепче вцепиться. Когда ему доложили о судьбе Игнатова в Лозене, он заявил собравшимся вокруг него офицерам, унтер-офицерам и солдатам:

— Я говорил, сколько раз повторял, но никто не хотел меня слушать. Поручик Игнатов чинил произвол и вот теперь получил по заслугам.

Подпоручик Манев ходил за Додевым как тень. Иногда скрыто бунтовал и возмущался попытками Додева переложить всю вину за действия полка на генерала Янева, за зверства и поджоги — на Игнатова, Кочо и других уже арестованных офицеров, унтер-офицеров и солдат, которые должны были предстать перед народным судом.

И еще одно обстоятельство придавало мужество Додеву. Три-четыре раза он имел возможность разговаривать с Данчо Даневым. У него не было намерения выгодно использовать старое знакомство и совместную когда-то службу. Все больше и больше в нем крепла уверенность, что Данев стал одним из сильных теперь людей, с помощью кого ему удастся остаться невредимым.

Действительно, в эти полные напряжения дни и ночи Данчо Данев служил примером выносливости и железной воли. Он спал не более двух-трех часов в сутки. Все с полным основанием ставили в пример его выносливость и железную волю. От бессонницы и напряжения его широкая спина немного сгорбилась, шея вытянулась, голос охрип, а под покрасневшими от недосыпания глазами легли темные тени. Данчо Данев не жаловался на усталость, и этим он убеждал всех окружавших его людей, что надо работать до изнеможения.