Величко Нешков - Наступление

Внезапное появление Додева не вызвало обычной суматохи, суеты и страха, теперь как будто никто и не заметил его прихода.

И Додев сдержал себя. Усталый и ослабевший от дороги, тревог и бессонницы, он молча прошел через комнату адъютанта, сделал знак офицерам сесть и кивком головы пригласил Чалыкова пройти за ним.

Войдя в кабинет, Додев повесил бинокль и полевую сумку на вешалку. Снял пыльную фуражку и устало пригладил поседевшие редкие волосы на висках.

— Зачем ты собрал офицеров в такое время? — спросил Додев Чалыкова и зло сжал губы.

— Приказал всем быть в полной боевой готовности, господин полковник.

— В боевой готовности?

— Разрешите доложить, господин полковник. Сегодня в семнадцать тридцать произошел ужасный случай…

— Какой же?

— Толпа коммунистов напала на тюрьму…

— Ну и?.. — Нижняя губа Додева нервно задергалась.

— Сломали ворота, выпустили арестантов. Пытались устроить демонстрацию.

— А что же караул, бездействовал?

— Так точно, господин полковник, караульные сами первые сложили оружие… Но я принял меры. Поднял батальон и разогнал всех, на помощь пришла и полиция. Двое убиты и несколько человек ранены.

— А что теперь? — изумленно спросил Додев.

— Даю указания, чтобы, не допускали никаких беспорядков.

Додев удивленно покачал головой. Новость о том, что из тюрьмы выпущены арестованные, встревожила его, но не удивила. Ведь его по пути следования автомобиля в трех-четырех селах, где уже была установлена новая власть, самым нахальным образом останавливали для проверки.

— Подполковник Чалыков, ясно ли тебе, что русские, возможно, уже этой ночью появятся здесь?

— На этот счет нет никаких указаний, господин полковник…

— И не жди указаний от русских! Они прибыли без моего и без твоего желания. А что ты делаешь сейчас? Даешь указания, как избежать беспорядков! Боже мой, — схватился он за голову, — вы здесь не образумились даже сейчас!

— Господин полковник, генерал Янев уже три дня не дает о себе знать, — испуганно сказал Чалыков. — Офицеров отпустить?

— Немедленно. И чтобы никто не уходил из казармы. Отпусти их и возвращайся сюда.

Додев открыл окно кабинета и осторожно выглянул. На площадке, поросшей травой, беззаботно играли дети. А на улицах около казармы было тихо и безлюдно, как будто все переживали странное затишье перед грозой. Додев медленно отошел от окна и тяжело вздохнул.

— Значит, разбили тюрьму, — проговорил он вполголоса. — Выходит, наши законы уже больше не имеют силы.

— Нам надо более энергично вмешиваться во все, надо действовать тверже, — раздраженно добавил Манев.

— А потом? — Додев скривил губы в многозначительной улыбке.

— Следовало бы спросить с виновных за бездействие.

— Поздно, мой дорогой, напрасно ты горячишься. — Додев устало опустился за стол. — Настали самые тяжкие часы испытаний…

Когда вернулся Чалыков, они втроем стали уничтожать совершенно секретную переписку полка и приданного батальона. Досье на солдат, унтер-офицеров, офицеров, доносы полиции, приказы об операциях, наградные списки наиболее отличившихся и все, что могло быть уликой против них, полетело в огонь печки.

— Гляди в оба, молодой человек, не пропусти чего-нибудь, — в который раз повторял Додев изумленному Маневу.

— Господин полковник, может, хотя бы эту папку спрячем где-нибудь? — озабоченно показывал он на старательно переплетенную папку.

— Если хочешь, чтобы уцелела твоя голова, все бросай в огонь, в настоящий момент он твой единственный друг и приятель. В противном случае из этой папочки нам сплетут тонкую, но крепкую веревочку для виселицы.

Гордость и честолюбие Манева были жестоко уязвлены. Неужели так легко и быстро следовало капитулировать? Он с болью смотрел, как огонь пожирает все бумаги… Еще со времен гимназии и военного училища Манев старательно готовился к решительным схваткам с врагами монархии и государственного строя. Этот день и час наступил. Но как он их встречает?! Оружием? Нет, позорным бегством через взбунтовавшиеся села. Сердце его сжималось от боли, на душе было тяжко.

Они закончили лишь к часу ночи. Через открытое окно в комнату проникала ночная прохлада. Лежа на кушетке, Додев спросил:

— Ну, подпоручик Манев, как? Скажи откровенно, тебе больно?

— Так точно, господин полковник, — со вздохом ответил Манев.

— И что же ты думаешь обо мне? Думаешь, наверное, что у меня не все дома?

— Господин полковник, — тяжело вздохнул Манев, — у меня такое чувство, что я похоронил очень близкого и дорогого моему сердцу человека. Ведь огонь уничтожил нашу работу, разве нам теперь поверят?