«Зачем мне признаваться? — думал он. — Все равно расстреляют, отрицай или признавайся». Ему было ясно, что этот молодой, но опытный капитан уже предрешил его судьбу.
Кожевников снова сел за стол, прикрыл папку с бланками для допроса пленных и тихо позвал:
— Ваня!
Через минуту в дверях появился молодой парень с пышным чубом, выбивавшимся из-под козырька фуражки. Кожевников кивнул ему головой:
— Уведи его!
Солдат подошел к Костову и взял его за локоть. Костов стоял неподвижно, как неживой. Он даже не почувствовал прикосновения чужой руки.
— Подождите! Я болгарин, — тихо прошептал Костов, вдруг решившись говорить.
Кожевников сделал солдату знак, чтобы тот вышел. Он не торопился допрашивать задержанного. Отодвинул папку в сторону и тихо спросил:
— Болгарин? Как давно вы с немцами?
— Полтора месяца, — промолвил Костов, глотая слюну. Язык словно прилип к губам. Сердце билось учащенно, со странными короткими перерывами, готовое вот-вот остановиться. Воздуха не хватало.
— Расскажите, как вы попали к гитлеровцам, — все так же спокойно продолжал Кожевников. На его загорелом лице не дрогнул ни один мускул.
— Могу я рассчитывать, — запинаясь, спросил Костов, — что мне сохранят жизнь?
— Ставите условия? — наклонил голову Кожевников.
— Я могу вам пригодиться. — Костов делал громадное усилие, чтобы сохранить самообладание.
— Чем вы занимались?
— Был полицейским, — с тяжелым вздохом ответил он, как будто освободившись от давившего на него груза. — Знаю много интересного о некоторых людях, — добавил Костов и виновато опустил глаза.
— Хорошо, говорите, — сказал Кожевников.
* * *
Отъезд Чугуна вызвал некоторые перестановки в управлении. Розов и Санди уважили просьбу Данева и перевели его в другой сектор, возложив на него ответственность за милицию, а Цоньо Крачунов занялся делами государственной безопасности.
Данев быстро понял задачи своего сектора. Подчиненные ему районные начальники с уважением и доверием относились к любому его распоряжению. Данев часто ездил по селам, иногда лично занимался расследованием какого-нибудь сигнала, свидетельствовавшего о нарушениях на местах. Как будто только теперь у него появилась возможность вздохнуть свободно. Часто в селах он встречался с ятаками и бывшими партизанами. Эти встречи и постоянные разъезды действовали на него успокаивающе. Он с удовольствием заметил, что его теперь не преследуют мучительные и кошмарные сны. А чтобы заглушить угрызения совести, он сам предложил воздвигнуть памятник расстрелянным коммунистам в Камено-Поле, перенести из Лозенского леса в село их прах, а на месте расстрела поставить мемориальный камень. Когда зашла речь о средствах, он, нисколько не колеблясь, предложил обложить чрезвычайным налогом зажиточных крестьян.
Возвращаясь из горных районов области, Данев решил переночевать в Лозене. Театральный самодеятельный коллектив клуба-читальни в этот вечер показывал перед односельчанами какую-то пьесу. Это был один из немногих праздников на селе. Когда-то и Данев выступал на этой сцене.
Спектакль закончился в половине одиннадцатого. Духовой оркестр, давно прославившийся в округе, грянул марш. Молодежь торопилась поскорее сдвинуть стулья в зале, чтобы освободить место для хоро и танцев.
Данчев вышел в коридор выкурить сигарету. Он нехотя отвечал на вопросы окруживших его лозенских коммунистов. Особенно досаждал ему своим усердием Райко Пырвалский, который на любой вопрос Данева отвечал по-военному: «Так точно» и «Никак нет».
Музыка заиграла хоро. Данчо вошел в зал. Лиляна только что загримировалась. В пьесе она играла одну из главных ролей. При свете керосиновой лампы девушка выглядела еще более свежей, а на ее лице светилась счастливая, довольная улыбка.
«Как несправедлив я был до сих пор к этим людям! — с упреком к себе подумал Данев. — Я принес им столько неприятностей и огорчений! Но ведь я могу отплатить им и добром, могу позволить себе быть великодушным, и это надо будет сделать», — твердо решил он.
После вечеринки Данчо и Лиляна вышли на улицу вместе. Звезды зябли от холода на очистившемся от облаков небе. Земля заиндевела. Он шел рядом с Лиляной, и его все еще не покидало чувство вины перед людьми. Позади них, со стороны площади, доносился оживленный говор и смех.
Они медленно прошли через мост над Осымом и остановились у дома Лиляны.
— Лили, — посмотрел Данчо ей прямо в глаза, — ты позволишь мне дать тебе один дружеский совет?
Читать дальше