Николай Прокудин - Мятежный капитан

Громобоев опять незаметно хмыкнул, хотел ответить дерзостью, но сдержался.

— Я никакого преступления не совершал и вины за собой не чувствую. Совесть чиста!

Полковник слегка побагровел и по лицу пошли красные пятна. Он повысил голос:

— Значит, вины нет? И ничего предосудительного не говорил? Считаете нормальным высказываться в прессе против Политбюро, критиковать по телевидению на всю страну Генерального Секретаря ЦК КПСС? Сомневаться в правильности линии политики партии!

— У нас свобода слова…

— У вас?

— У всех нас! И у вас тоже, товарищ полковник.

— Мне она не нужна, моя свобода слова — это решения партии и правительства!

Полковник Самсонов разозлился, швырнул карандаш на документы. Он явно не испытывал желания далее общаться с нагловатым капитаном. Его рабочий стол был завален делами увольняемых офицеров, а также вновь прибывших в округ, либо убывающих из него, а тут вместо плановой работы сиди и занимайся этим бездельником.

— Ко мне тут любопытное письмо пришло, на Вас честные люди жалуются! Ветераны войны возмущаются тем, что вы вольно обращаетесь с историей, особенно с историей советского периода, предлагаете отменить статью номер шесть Конституции СССР о руководящей роли КПСС…

— Об этом сейчас многие говорят. И потом я могу принести десятки писем других ветеранов в мою поддержку.

— Стоп, хватит демагогии! Мне некогда слушать ваши бредни, товарищ капитан. Вам не место в наших рядах, пора распрощаться. Пройдите в семнадцатый кабинет, там мои подчиненные с Вами обстоятельно побеседуют…

Эдик козырнул, сказал: «слушаюсь» и вышел, тихо прикрыв тяжелую дверь, обитую дерматином тёмно-бордового цвета. Первый этап экзекуции был завершен, капитана передали с рук в руки, словно по этапу. В кабинете номер семнадцать находился незнакомый подполковник. Когда Громобоев вошёл и доложился, тот торопливо закрыл распахнутую форточку, возле которой курил и закашлялся. Экзекутор оказался очень высокого роста, примерно двух метров, сутулился и оттого был похож на виселицу, он был чрезвычайно худощав и бледен.

«Эк, вымахал, — подумал капитан, — в случае чего, если и захочешь — не достанешь до челюсти, хоть подпрыгивай…»

— Входите, капитан, садитесь, я вас внимательно слушаю! — произнёс длинный.

Эдуард пожал плечами, о чем говорить-то?

— Да мне собственно нечего сказать…

— Ну, а раз нечего сказать, то пишите рапорт об увольнении по собственному желанию, сейчас есть такая возможность тем, кто не желает служить.

— Почему не желаю? Желаю! Я и в Академию поступил…

— Гм-гм. В Академию… Тогда подайте рапорт с просьбой перевести Вас на Крайний Север, замполитом отдельного самоходно-артиллерийского дивизиона.

— Насколько я слышал, все отдельные танковые батальоны и дивизионы в Архангельской и Мурманской областях и в Карелии до конца года сокращаются?

— Извините, но другой должности у меня для Вас нет.

Громобоев удивленно вскинул брови.

— У Вас нет?

— У нас в Политуправлении округа! Для Вас в кадрах места нет, сами знаете — идет масштабное сокращение армии.

Эдик моментально взмок от напряжения, во рту пересохло.

— Можно водички?

— Пейте, — милостиво разрешил худой подполковник и принялся откровенно неприязненно рассматривать собеседника.

— Товарищ капитан, Родина наградила Вас орденами и медалями, а Вы посмели наплевать на неё, не оправдали нашего доверия.

Рука Громобоева дрогнула, вода из стакана чуть не расплескалась на пол.

— Между прочим, я их не в штабе заработал, не на паркете выслуживался, награждали за боевые заслуги. Да и вы — не Родина.

— Не знаю я Ваших заслуг, не в курсе, что Вы там делали, а бумага всё стерпит. Знаем случаи, как покупаются награды разными проходимцами…

— А вот это уже перебор, товарищ подполковник и свинство. Почему же тогда Родина Вас не наградила, раз Вы такой образцовый. Или тогда надо было поучаствовать в сорока боевых операциях: в горах, в кишлаках, на вертушке в Панджшер десантироваться, пулю схлопотать, осколок, контузии получить, тепловой удар…

— Вот только не надо спекулировать на военных заслугах и орденами прикрываться.

Эдуард резко вскочил на ноги, у него даже зашумело в голове, он сосчитал про себя до пяти, но не сумел сдержать ярость.

— Попрошу не передергивать! Я ничем не прикрывался! Но на Север в почти расформированную часть не поеду! Я и без того недавно прибыл из удалённого района с крайнего юга! Вы сами об этом только что сказали. Почему я должен уезжать к новому месту службы?