Владислав Микоша - С киноаппаратом в бою

— Видимо, мой голос заглушила новая автоматная очередь. Почти одновременно с Ружанским Ряшенцев ответил несколькими выстрелами. Снова наступила тишина…

— А потом Ружанский закричал: «Вижу фрицев. Они ползут к нам, двое… Берегитесь, берегитесь, товарищ комиссар!» — Костя волновался, переживая все заново.

— Автоматные очереди заглушили голос Ружанского, — спокойно продолжал комиссар. — Когда наступила тишина, я стал звать его, но он молчал. Тогда я стал звать Костю. Он отозвался и приподнял голову…

— Хотел увидеть, где немцы, — нетерпеливо вставил Костя.

— Да… Но треск и визг пуль еще плотнее прижали его к земле…

Косте не сиделось на месте, он волновался.

— Ну, и что же дальше, Костя? — спросил комиссар.

Костя с готовностью подхватил рассказ:

— Мне стало страшно, я понял, что, если не придумаю выхода, буду убит, а раненого комиссара возьмут в плен. Что же делать? Где искать выход? Слышу, застонал комиссар. Чуть приподняв голову, я увидел за большим кочаном капусты фрица. Он выглядывал, прицеливаясь в направлении Аввакумова. Я спустил курок и увидел, как дернулась голова фашиста. Неужели попал? Где же другой? А он как даст длинную очередь! Я упал на самое дно грядки, меня присыпало капустной крошкой. Осмотрелся. Слышу, комиссар опять застонал и зашелестел капустой… Фриц замер, наверное обдумывая план действий, а может быть, он решил, что я убит… Надо было перезарядить обойму… Затвор весь забит землей, вдруг откажет… Так мы лежали тихо-тихо, очень долго лежали. Вдруг я услышал шорох и увидел немца. Он стоял боком ко мне, совсем близко и держал автомат на изготовку.

Какая сила подбросила меня, я не знаю. Я вскочил и штыком его. Он упал между вилков капусты. Я бросился к комиссару. Он был жив, но потерял много крови… Неподалеку лежал мертвый Ружанский с простреленной головой…

Костя кончил свой рассказ и опять смутился.

Вот сейчас золотая надпись на ленточке его бескозырки воспринималась нами совсем по-другому.

— Скажите, Костя, вы не будете возражать, если вас переведут в качестве ассистента оператора в нашу Черноморскую киногруппу?

— Если говорить начистоту, то из своего морского батальона я никуда не хочу переходить. Спасибо вам за интересное предложение, но останусь здесь вместе с моими друзьями. — Костя встал, медленно надел каску прямо на бескозырку, отчего его лицо стало еще круглее. — Разрешите быть свободным? — Костя быстро выскочил из блиндажа.

— Жаль, мировой парень, надежный…

— А вы бы ушли из своей части? — спросил комиссар и, когда мы уже встали, добавил: — Я не хочу скрывать от вас: обстановка здесь безнадежная. Едва ли мы выскочим из этого котла живыми…

Часа три мы ползали по мелким окопам, ходам сообщения, снимая окопную жизнь.

Не успели немного передохнуть, как началась артподготовка. Немцы пошли в атаку. Вначале мы снимали, как выбивают огонь и пыль пулеметы, как, прищурив глаза, с серыми, как земля, лицами, строчат прильнувшие к окопной насыпи автоматчики. Потом земля стала дыбом. Лежавший рядом, такой же серый, как и все кругом, Димка исчез в облаке пыли. Совсем рядом хлестнул пламенем снаряд.

В ушах с болью лопнула какая-то тонко звенящая нить, и на мгновение я провалился в густую тишину, но только на мгновение. С новой силой закипел, засверкал оглушительный водоворот огня, пыли, треска и воя.

— Дима! Дима! — закричал я. Наконец рукой нащупал его.

Он схватил меня за руку и крепко пожал.

— Ты жив? Ну, слава богу.

Огонь стал затихать. Подувший ветерок унес облако пыли и дыма.

В голове возникла мысль: «Кому я здесь нужен со своими дурацкими съемками? Хоть бы дали автомат в руки, и я бы стал стрелять. А то лежи, прижатый к земле, даже снимать невозможно…» Невольно вспоминаю разговор комиссара перед боем, он коротко проинформировал нас о сводке на фронтах: «Дела плохи. Немцы наступают по всему необъятному фронту и подошли вплотную к Москве».

Морской батальон, в котором не было и половины личного состава, вдруг встал во весь рост, матросы посбрасывали бушлаты, надели бескозырки и в одних тельняшках, с оглушительными криками «ура!» ринулись лавиной в атаку.

Мы бежали вместе с матросами, останавливались, снимали и бежали дальше. Немцы не ждали такого маневра, оставили все и бросились врассыпную. В окопах остались только убитые да совершенно очумевшие немецкие и румынские солдаты. Они дрожали, громко стуча зубами, и невнятно бормотали: «Черная смерть», «Черная туча»… Так прозвали враги нашу морскую пехоту…