Леонид Богачук: Крез и Клеопатра

Клепу жалели. Попытки ворваться в беэмпе принимали за преданность, трусость — за проявление смекалки. Пост пока не нес потерь. Креза и Клеопатру стали считать живыми талисманами. Никто не осмелился бы сказать это вслух, но левая дверь в корме беэмпешки теперь не закрывалась, пока туда не входила Клеопатра.

И вот однажды, когда Клеопатра царственно-безразлично глядела на возню ефрейтора и Амура в воде, послышался гулкий звук выстрела танковой пушки… еще один… Потом — хлопок гранатомета… Дробь автоматных очередей. Тревога!

Солдаты действовали сноровисто. Секунд через сорок все, кому положено, сидели в боевой машине остальные заняли места по боевому расписанию. Окопы и самодельные доты, огневые точки и пулеметные ячейки ощетинились стволами.

В долине медленно поднимался черный густой конус дыма. У трубопроводчиков тоже никакой паники: отсечка топлива, оборона занята, машина с запасными трубами уже глухо рокочет мотором, заброшены в кузов огнетушители, надеты каски и бронежилеты…

Прапорщик Нияжмаков бежал из палатки к беэмпе. Он только что оторвался от рации, сообщив о диверсии. Он бежал и думал, что такого задания его группе выполнять еще не приходилось. Банда, которую вчера ночью крупно пощипали в бою афганские части, прорывалась через дорогу и уходила к границе. Нияжмакова просили связать банду боем. Не рисковать особенно, но и не дать уйти далеко. Связать минут на двадцать, поддержав афганские посты, пока вертолеты выбросят десант и перекроют все пути отхода банды… По трем красным ракетам ему разрешалось выводить своих солдат из боя и заняться непосредственным делом: прикрыть трубопроводчиков, которые по тем же ракетам должны будут выехать к месту диверсии для ремонта и восстановления трассы.

Он лишь приблизительно знал численность душманской банды, но по перестрелке понял, что стволов бьет много, да еще гранатомет, которого — он это знал точно — нет на постах афганской армии и милиции.

«Броню придется оставить в предельной дальности гранатомета. На воздух пока надежды нет. Воздух будет занят десантом… Что мы имеем: снайпер, пулемет и пушка беэмпе, которую еще не знаю, как задействовать… Связать боем! Пулемет — мой резерв! Связи с афганским постом нет — танковая рация молчит… Горы… Но место прорыва обозначено перестрелкой. БМП пошлю во втором эшелоне, будет поливать огнем горы. Боезапаса у нас на двадцать минут — можем дать лавину огня и еще на полчаса — „ефрейторский зазор“ — приличного боя хватит».

Он сел на броню, свесив в командирский люк ноги.

— Комиссаров, в речку давай, назад! Пойдем по руслу! Собаки с нами?

— Как обычно.

БМП развернулась на месте и, качнувшись всем корпусом назад, взяла с места.

— На скорости! Вверх по течению! Пятьсот метров! — сказал прапорщик. — Потом — стоп!

Вода весело журчала. Машина летела, взметывая по сторонам воду. Пятьсот метров… Речушка плавно поворачивала вправо. Комиссаров с креном принял левее, как на трековых гонках, резко тормознул и встал почти поперек реки.

— Корма на берегу, товарищ прапорщик, — доложил Комиссаров. — Зачем ребятам зря ноги мочить?

— Артист!.. Мы сейчас вдоль бережка подтянемся, а ты минут через десять по складочкам-морщиночкам поднимись наверх и так же — по складочкам-морщиночкам выдвигайся к афганскому посту… Помнишь? Там одиночный танк и пулемет в капонирчике… Эту сторону — от реки до дороги — не трогайте. Весь огонь дайте на ту сторону — по склонам гор. Пусть оператор в башне накроет все, что шевелится! Сам только, сынок, встань в складочке-морщиночке! У них, похоже, гранатометчик неплохой… Танка-то не слышно! Оператор пусть в башне орудует, а ты на горочку-макушечку заберись и секи! Ихнего гранатометчика секи! Сожжет же машину, гад! Тихонечко-внимательно лежи! Зазря не стреляй, не обнаруживайся. Ну, давай, Коля!

Нияжмаков рассчитал правильно: если душманы и ждали их, то со стороны дороги, там и прикрытие наверняка оставили… Удар с фланга, да еще в том месте, где их не ждут, может дать желанные двадцать минут… Пока банда сообразит, какими силами им навязывают бой, пока перегруппируется — вот и набегут желанные минуты!

Но одного не мог учесть прапорщик…

Танк душманы действительно сожгли почти сразу — гранатометчик в крестьянской одежде подъехал к посту на ослике один. Он бы все сделал, как планировали его хозяева, забросал бы капонир гранатами, отбежав в сторону, вскинул бы к плечу гранатомет и почти в упор прошил бы борт танка, но один солдат афганского поста, ушедший к реке за водой, заметил людей с оружием, открыл огонь… С поста закричали «крестьянину» на унылом ишаке, чтобы он бежал к дороге или залег. И он побежал, выдирая из-под хвороста, навьюченного на ослика, трубу гранатомета, и достал ее только отбежав метров на двести, когда башня танка уже развернулась и успела два раза выстрелить осколочными по берегу…