Гирш Смоляр - Мстители гетто

Построены ряды. Еще не все вооружены. На их одежде еще видно место, к которому было пришито позорное клеймо, но постоянное выражение испуга в глазах исчезло. Быть может, впервые за последние два года в них показался огонек. На лицах уже не видно растерянности и пришибленности.

Слова партизанской присяги повторяют все, как обет расплатиться за два года страшной муки, за загубленные жизни тех, кто не сумел вырваться из-за проволочных пут, за тех, кто без остатка отдал свою жизнь в борьбе за уничтожение стен гетто — за Михеля Гебелева, за Вайнгауза, за Зяму Окуня и Эмму Родову, за 14-летнего Нонку и маленького Боню, — за всех павших, но не согнувшихся перед врагом нашего народа.

Молодежь и старики, дети и взрослые громко повторяли боевой клич, превративший наш мирный народ в воинов-богатырей:

— Месть!

— Погодите минутку!

Медлить нельзя. Дороги каждая минута. Мы должны успеть попасть на площадь, где собираются рабочие колонны, покуда там еще людно. В толпе останутся незамеченными пятеро вооруженных, которые сейчас покинут гетто» Но Рувим так стремительно остановил всех своим внезапным «Погодите минутку!», что мы встали, как вкопанные. Не успели мы даже спросить, в чем дело, как Рувим сорвал со стены фотографию своей шестилетней дочурки и написал на оборотной стороне:

«…Прощаюсь с тобой, моя единственная. Вот уже три месяца, как я лишился тебя. Когда злодеи отняли у нас твою маму, ты одна осталась со мной. Теперь и тебя нет… К чему жить? Прощаюсь теперь с тобой, моя дочурка, и говорю тебе: я хочу жить, очень хочу жить! Хочу, чтобы мои руки ощутили радость расплаты за твою мать, за тебя, мою единственную, за наших дорогих друзей, которых было так много у тебя, у меня и у всех нас. Прощаюсь с тобой, моя доченька.

Рувим на минуту прикрыл глаза, точно силясь что-то вспомнить, и снова взялся за перо.

«Не ищите меня, господин обер-лейтенант. Вы считали меня «порядочным евреем». Я покорно нес тяжкое бремя еврея гетто. Я отдавал вам свой труд и получал в уплату ругань, оскорбления, а нередко и побои. Да будет вам известно, обер-лейтенант Шермарк: Рувима Гейблюма, еврея гетто, больше нет! Есть партизан, мститель, который за каждую каплю невинно пролитой крови воздаст вам сторицей… А если вы все же захотите меня искать, — пожалуйста! Я в белорусских лесах. Свою столярную пилу и рубанок я сменил на винтовку, которую взял у вас. Так что, если очень хотите повстречаться со мной, — прошу покорно!»

Позднее, уже будучи в лесу, мы узнали, что гестапо приказало перевести это прощальное письмо. Рувима искали, но не нашли.

С таким настроением, как у Рувима, из Минского гетто ушли тысячи.

Одинокий выстрел может быть и случайным. Если выстрел повторяется, это заставляет насторожиться, напрячь зрение и проверить оружие. Когда же выстрел раздается в третий раз, тогда дело ясное:

— Тревога! К бою готовься!

Дежурный по партизанскому лагерю 208-го отряда имени Сталина в этот день был командир пулеметного отделения Борис Хаимович. Еще до того, как из секрета прибежал связной сообщить Борису, что враг близко, что он наступает на лагерь, Борис успел поднять всех на ноги. Он вместе со своим отделением отправился в направлении деревни Чесновое Рудинского района, откуда враг вел наступление. На партизанскую часть посыпался град пуль.

— В атаку! — скомандовал Борис.

Завязался ожесточенный бой не на жизнь, а на смерть. Был убит политрук роты. Замертво упал пулеметчик. И вот сам Борис свалился раненный, не в состоянии двинуться. К нему подполз командир 4-го отделения Шукалкин, чтобы вытащить его из огня. Но Борис продолжал кричать:

— Вперед! Бейте разбойников!

Гитлеровцы в этом бою были разбиты, в панике бежали. Бориса доставили в лагерь в бессознательном состоянии. Когда Гриша Гордон приступил к своей первой операции («врачем» он сделался еще в гетто, хотя успел пройти всего три курса медицинского факультета), Борис взглянул на него с печальной улыбкой в глазах и приободрил «хирурга»:

— Смелее, братец! Нас и не так резали…

— Когда?

— Уже забыл?! А вот когда в гетто нам пришивали желтые заплаты. Словно по сердцу ножом резали… Большей боли мне уж никогда не испытать… Теперь уж «им» больно будет…