Георгий Марков - Отец и сын (сборник)

— Неужели вы остались бы? — спросил Филипп, слушавший Шлёнкина с нарастающим раздражением.

— Конечно! Там я больше бы принес пользы. Какой из меня толк в армии? Я необученный. А как ревизор, специалист своего дела, я незаменимый.

— Незаменимых людей не бывает, — вставил кто-то из красноармейцев, без устали работавших лопатами.

Шлёнкин сделал вид, что не слышал этих слов:

— Уж такова жизнь: люди опытные, умелые, полезнее для дела, чем необученные и незнающие.

Молчать дальше Филипп не мог.

— Вы не правы, Шлёнкин. Сейчас каждый человек, способный носить оружие, должен стремиться в армию. Родина в смертельной опасности. Нужно же, наконец, понять, что значат эти слова. Кто мы без Родины?

— Постой, постой, Егоров, ты мне здесь большую политику не подводи, — яро запротестовал Шлёнкин. — По-твоему выходит, что я не для Родины работал? А знаешь ли ты, что нашей системой сам Совнарком занимался?

— Ну и что же? Что же из этого следует? Вы, вы лично, молоды, здоровы, воспитаны советской властью, и ваш прямой долг встать на ее защиту. А нового ревизора — найдут. Уверяю вас.

— Найдут! — поддержал Филиппа веснушчатый, рыжеватый красноармеец Василий Петухов, работавший с кайлой в руках и до сих пор молчавший. — Я тоже был не на маленькой должности, — продолжал он. — Шесть лет ходил председателем колхоза «Красные зори». Колхоз — ничего себе, жить можно. В прошлом году одних зерновых выдали по семь кило на трудодень, да овощи были, да мясо, да мед, да деньгами по три рубля… Баланс тоже славный — миллион сто тысяч рублев. А вот нашли замену, из своих же, из бригадиров нашли. И мне можно было зацепиться за бронь, а только разве я утерпел бы? Тут враг на нашу землю лезет, а я сидел бы там! Да я бы и райком и военкомат разнес, а своего б добился.

— Ну вот ты и добился! Привезли тебя в забайкальские сопки, к черту на кулички, за десять тысяч километров от фронта. Воюй! — с ехидцей проговорил Шлёнкин.

— Придет срок — буду! — воскликнул Петухов и, ожесточаясь, заговорил так громко, будто выступал на митинге: — А обедами ты не хвались! Подумаешь, удивил — восемь персон! Я на сорок персон обеды давал, и костюмов у меня было шесть, и велосипеды у всех членов семьи были, и чего только у меня не было… Да у меня ли одного? У всех колхозников так было… Я так жене сказал: «Не жди меня. Раз немец хочет нашу жизнь распорушить, прятаться я от него не буду. Гордость мне этого не позволит».

— Э, да ты о фронте опять толкуешь! Будь я на фронте, и я бы по-другому пел, — поспешно проговорил Шлёнкин.

— А что бы вы там делали, необученный, не умеющий владеть даже винтовкой. Вы вон и лопатой-то не научились работать, а собираетесь воевать. Вас в первой же стычке отправят на тот свет, — послышался громкий, уверенный голос. Все оторвались от работы и увидели капитана Тихонова. Он подошел сюда никем не замеченный и долго стоял молча, слушая разговор молодых красноармейцев.

Капитан Тихонов был невысокого роста, с крупным продолговатым лицом, с мясистым носом и пухлыми обветренными губами. Глаза у него были какого-то неопределенного цвета, пристальные, с усмешкой. Капитан щурился и частенько подергивал носом. Казалось, он к чему-то присматривается и принюхивается. Эта привычка была не из приятных, и капитан на всех, с кем он встречался впервые, производил впечатление бесчувственного службиста.

— Ну, пропал Шлёнкин, он ему сейчас покажет фронт, — толкнув Соколкова в бок, с ноткой сожаления в голосе сказал Егоров.

— Дернул же его черт подойти. Мы бы и сами поставили Шлёнкину мозги на место, — не прекращая работы, отозвался Соколков.

А капитан Тихонов, ссутулив плечи, продолжал между тем стоять возле Шлёнкина и все тем же громким, уверенным голосом говорил:

— Нет, нет, Шлёнкин, фронт гораздо сложнее, чем вы предполагаете. Фронт требует выучки, тренировки, знаний. А вы вот лопатой в землю тычете, и я вижу: сноровки у вас пока нет никакой…

Все бойцы ожидали, что капитан Тихонов после этих резких слов накажет Шлёнкина. Но, помолчав, капитан совсем спокойно сказал:

— Дайте мне вашу лопату.

Шлёнкин все еще стоял по команде «смирно», с тем подчеркнуто неловким видом, который бывает у всех необученных бойцов. Он неумело, раскачиваясь всем туловищем, повернулся через правое плечо «кругом», поднял с земли лопату и подал ее капитану. Тихонов зачем-то подбросил лопату в воздух, схватил ее на лету, ощупал гладкий, будто отполированный, черенок.