Борис Зубавин - Было приказано выстоять

Мы тоже все воевали и тоже имели награды. Но больше всех имел наград Габлиани. Это был храбрый солдат: он всегда шел впереди.

— А по мне, хоть провались они, все эти горы, — сказал Лабушкин и сплюнул. — Я одним этим перевалом сыт. До самого неба долезли, а замерзли там хуже, чем на Северном полюсе.

В это время нашему полку приказали срочно грузиться в машины. Они поджидали нас в соседнем проулке между садами. Надо было двигаться вперед, к перевалу, где засели фашисты, перегородив дорогу. Вся армия, двигалась на этот перевал, и нашему полку было приказано к утру сделать дорогу свободной.

— Теперь мы согреемся, — сказал Лабушкин.

Машины друг за дружкой выезжали на автостраду и сворачивали в сторону гор. Всюду было полно войск, но нам уступали дорогу. Мы ехали довольно быстро и скоро начали брать подъем: долина со своими виноградниками и садами осталась позади.

Некоторое время машины мчались вдоль ущелья. Потом дорога круто вынесла нас вверх, неожиданно повернула в обратную сторону, только все неуклонно вверх и вверх, и снова мы увидели зеленую долину, лежавшую теперь далеко внизу. Проехали немного и опять свернули в ущелье. Никаких войск, кроме нас, на дороге уже не было. Бурые отвесные горы все теснее и теснее обступали нас. Стало сумрачнее и холоднее.

Наконец машины остановились. Тут нас поджидали разведчики: их отправили сюда еще утром. Они сказали, что дальше ехать нельзя: впереди завал, за которым начинается оборона фашистов.

Командир полка, приехавший с нашей ротой автоматчиков, поставил задачу: мы должны пройти к гитлеровцам в тыл, то есть сделать то, на что они совсем не рассчитывают, так как знают, что кругом на десятки километров громоздятся непроходимые горы.

— Они думают, — сказал полковник, — что если горы вообще непроходимы, так они непроходимы и для нас. А тут уже побывал Суворов со своими солдатами, и он не зря сказал тогда: «Где олень пройдет, там и солдат пройдет. А где олень не пройдет, и там русский солдат пройдет». Вы ведь знаете, товарищи, как тогда прошли его солдаты через Альпы.

Мы знали, но все-таки нервничали — первый раз участвовали в такой операции.

Ниже дороги, по тропе, можно было незаметно подойти к тому месту, где засели фашисты. Разведчики побывали там. На тропу нужно было спуститься, обвязавшись канатом.

Первым спустился Габлиани.

— Осторожнее, слушай, — немного побледнев, сказал он Лабушкину, державшему канат ближе всех к пропасти, Береговский лег животом на камни и стал следить, как идет дело. Мы осторожно отпускали канат до тех пор, пока он не обвис в наших руках.

— Все, — сказал Береговский, вставая и отряхиваясь. Он не спеша выбил трубочку, заботливо спрятал ее в карман и стал дожидаться, когда мы выберем канат обратно.

— Потом спустите Лабушкина, — сказал он. — Слышишь, Лабушкин? Ты только не смотри вниз. Спускайся так, будто лезешь с сеновала.

— Ладно, ладно, — отозвался Лабушкин. — В степи тебе не пришлось бы спускаться на веревке в какую-то дыру.

Когда я встал ногами на тропу, отвязал от пояса канат и вытер рукавом вспотевший лоб, рядом с собой я увидел Лабушкина и Габлиани. Лабушкин доказывал, что на свете было бы гораздо веселее и удобнее жить, если бы не было никаких гор.

— Что ты понимаешь! — возмутился Габлиани.

Тропа была узкая. На ней даже вдвоем было бы трудно разойтись. Справа поднималась отвесная стена, слева была темная пропасть. Где-то в глубине этой холодной узкой щели беспокойно и глухо ревела река.

— Хорошее местечко, черт бы его побрал, — проговорил Береговский, когда мы тронулись, — нечего сказать, хорошее местечко.

Мы все жались к стене, боясь взглянуть влево. Только Габлиани посвистывал как ни в чем не бывало. Здесь ему было, кажется, не хуже, чем в долине. А мы почувствовали себя в безопасности, лишь когда вышли на площадку, где росли огромные лиственницы.

Фашисты были теперь прямо над нашими головами. Они и не подозревали, что здесь можно подойти к ним так близко: этот участок у них совсем не просматривался, и из дотов не раздалось ни звука.

Мы свернули в сторону и пошли меж толстых шершавых стволов деревьев, километра через три начался песчаный склон, кое-где поросший кустарником. Мелкие камешки и песок, шурша, посыпались из-под наших подошв.

Взбираться по склону было не трудно и не страшно, только дышать стало немного тяжелее. Но склон скоро кончился. Габлиани уже взбирался на отвесную скалу, преградившую нам путь, и все, задрав головы, смотрели, как он медленно лезет все выше и выше, с уступа на уступ, иногда замирая и осторожно нащупывая руками, за что уцепиться.