1
Они пришли на передний край впятером. На них были одинаковые, ладно подогнанные, новенькие полушубки, туго перетянутые ремнями. Гранаты у них были подвешены к поясам по-особенному ловко, и это сразу показывало бывалых, опытных солдат, тех, что за войну прошли сквозь огонь и воду.
Однако, несмотря на сходство, они были очень разные: рядом с юным, порывистым, нетерпеливым и отчаянно смелым Габлиани был спокойный, седоусый, надежно-сильный Койнов; был тут со своей неизменной ленивой улыбкой на большеротом лице Лабушкин; был и Береговский, дерзкий, насмешливый, которому, как и следует быть одесситу, все нипочем; был тут и рыжий огромный Рябов, а в этом человеке удачно уживалась страшная, неутомимая ярость с холодным, точным расчетом.
Офицеру, вышедшему навстречу им из блиндажа, Рябов доложил, что прибыли разведчики.
— Знаю, — сказал офицер, с нескрываемым удовольствием оглядывая этих ладных и, что, конечно, не могло утаиться от его глаз, очень дружных меж собой вытянувшихся перед ним парней. — Мне уже звонили.
Стоял солнечный, с легким морозцем и такой искристый, белоснежно-голубой день, какой бывает только в марте, когда еще и зима не кончилась и весна не наступила, но вот-вот уже должно случиться в природе что-то очень важное и необычайно хорошее.
— Будете наблюдать? — спросил, помолчав, офицер, которому приятно было после полутемного блиндажа стоять на улице и разговаривать с этими особенными (в дивизии много говорили об их храбрости) людьми.
Им предстояло идти в разведку. Они должны были пересечь здесь линию фронта и взять «языка». И не солдата, первого попавшегося под руку, даже не просто какого-нибудь офицера, а штабного. Непременно штабного.
Накануне все они были вызваны к командиру дивизии. Полковник, как сразу было заменено ими, чем-то очень недовольный, прихрамывая (полтора месяца назад во время наступления он был ранен в ногу), прошелся по избе и, сердито глянув на вошедших и сейчас же отвернувшись от них, продолжал, видимо давно уже начатый, разговор с начальником разведки, понуро стоявшим возле стола.
— У меня такое ощущение, будто мне завязали глаза. У вас, капитан, нет такого ощущения? — говорил командир.
— Есть, товарищ полковник, но оборона противника очень сильно укреплена…
— Это не отговорка, — морщась, махнул рукой полковник. — Это не отговорка, — повысил он голос — Против нас стягиваются крупные силы, подвозятся боеприпасы, горючее, а нам ничего не известно о намерениях противника.
— Соседи… — попытался было возразить капитан, но полковник жестом остановил его и посмотрел в ту сторону, где стояли разведчики, и, как бы только теперь впервые увидев их и обрадовавшись тому, что они здесь, быстро подошел к ним. Лицо его повеселело и потеплело.
— «Языка», — сказал полковник, — «языка» достаньте мне во что бы то ни стало, орлы! Да не какого-нибудь замухрышку, а матерого, чтобы все знал. Идите ка сюда, — проговорил он, вернувшись к столу. — Вот здесь, — и ткнул пальцем в карту, на которой, извиваясь, тянулись (красная — наша и синяя — вражеская) гребенки оборонительных линий. — Вот здесь, в лощине, у них стык двух полков. Здесь вам и надо пройти, А вот здесь, — палец полковника, отодвинувшись в глубь вражеской обороны, прочертив наискось зелень леса, уперся в черненькие кубики деревни Заозерной, — вот здесь, по данным авиаразведки, расположился штаб какого-то соединения. Здесь вам и надо будет взять «языка».
— Ясно, — сказал Рябов, вглядевшись в карту. — Возьмем, товарищ полковник.
— Три дня на подготовку — ив путь. Хватит трех дней?
— Хватит, — сказал Рябов.
И вот они прибыли на передний край.
Фашистские окопы сперва пролегали здесь по возвышенности, потом отлого падали вниз, в лощину, и, пересекая ее, уходили в лес вдоль широкой и прямой просеки. Там, где траншея начинала спускаться в лощину, возле просеки были сделаны двухамбразурные дзоты, а кроме них, всюду виднелись открытые пулеметные площадки. Перед траншеей тянулись проволочные заграждения в три ряда кольев. На чистом искристом снегу то там, то тут темнели веерообразные пятна, оставшиеся после разрыва мин. Курились тонкие дымки глубоко закопанных в землю заснеженных блиндажей. Иногда было видно, как по траншее, сгорбясь, проходят фашистские солдаты. Снайперы караулили их и стреляли, и Береговский однажды даже поспорил со снайпером. Снайпер уверял, что он сейчас убил фашиста, а Береговский запальчиво говорил: «Ни черта подобного».
Читать дальше