Николай Куликов - Между СМЕРШем и абвером. Россия юбер аллес!

— Раз уж я тебя встретил, то позволь на правах старого товарища задать один деликатный вопрос. Следуя букве закона, я бы должен допросить тебя официально… Но, учитывая наше давнее знакомство, а также твои заслуги перед Германией…

— Ганс, давай без предисловий! В чем дело?

— Тебе знакомо такое имя: Марта Радзиня?

— Да… Я знаю эту девушку. А почему ты спрашиваешь? С ней что-нибудь случилось?

— Именно случилось, — усмехнулся гестаповец. — Она арестована и находится у нас. Мы «вели» ее последние две недели, и в отчетах агентов наружного наблюдения фигурирует, среди прочих, твоя фамилия.

— Мы встречались несколько раз, — растерянно произнес Винер. — Но это были вполне безобидные встречи… Как бы тебе объяснить…

— Так и объясни: «Я с ней спал!» Ведь так? — перебил Рейнеке.

— Да… Но…

— Больше никаких «но» — я услышал от тебя то, что хотел. Мы прекрасно осведомлены о роде занятий этой девицы из борделя фрау Якобсон! Так что вопрос о ваших отношениях был скорее формальным — ты уж извини, служба такая. Я обязан был его задать — еще раз извини!

Рейнеке хотел идти, но Винер — обычно решительный и волевой — каким-то осипшим голосом неуверенно спросил:

— В чем ее обвиняют?

Гестаповец удивленно посмотрел на моряка, потом, что-то сообразив, с нескрываемой иронией воскликнул:

— Глазам своим не верю! Она так хороша в постели, что сумела окрутить даже тебя — стойкого холостяка?! Невероятно! Ну-ка, поделись — какими позами она тебя ублажала?!

К последней фразе Рейнеке добавил грязное ругательство, и Винер вскипел:

— Я бы попросил, господин капитан…

— Все, все, все… Молчу! — театрально поднял руки гестаповец и добавил примирительно: — Я не хотел тебя обидеть. А если всерьез, то эта Радзиня обвиняется в связях с коммунистическим подпольем — поэтому советую ее забыть! Поверь: дело слишком серьезное.

Отдав честь, он скрылся за дверью ресторана. Винер, рассеянно козырнув в ответ, медленно побрел прочь.

«Неужели я действительно влюбился в эту латышку? Да кто она такая, черт возьми?! — распалял он себя. — Шлюха, проститутка из борделя! Не мог найти себе лучше? Свет клином сошелся на этой Марте?!» Однако чем больше Винер себя «заводил», тем сильнее ему хотелось увидеть женщину снова. При этом моряк понимал, что с черноволосой красоткой ему придется, скорее всего, распрощаться навсегда: против гестапо он бессилен…

Капитан 3-го ранга Петр Травин

Высадив «пассажира» в квадрате 24–07, «Щ-147» легла на грунт в нескольких милях северо-западнее Лиепаи.

Командование Кронштадтской бригады подводных лодок поставило перед Травиным следующие задачи: доставив «пассажира», через определенное время взять его на борт при возвращении, но главное — по команде из штаба атаковать и уничтожить немецкую субмарину. Первая задача была почти выполнена. Вторая ее половина, по мнению Травина, не представляла особой сложности. («Хотя и тут вполне возможны непредсказуемые ситуации — на войне как на войне!») Наибольшие трудности могли возникнуть при реализации последней задачи, ибо дуэль с вражеской подлодкой — это высший «пилотаж», самый сложный вид морского боя. Впрочем, пока было неясно, состоится ли вообще эта дуэль. Как пояснил еще на берегу комбриг Иванников, немецкая лодка может быть уничтожена нашей авиацией или даже диверсионным способом. Но если она все же попытается выйти в море (о чем Травин будет заранее предупрежден), ее должна встретить «Щ-147».

Он посмотрел на круглые корабельные часы, висевшие в каюте: два часа ночи. Пора! Травин вызвал к себе старпома — того самого коренастого казаха, доставившего Горячева на резиновой лодке к берегу:

— Что докладывает акустик?

— «Горизонт чист», никаких посторонних шумов! — четко доложил помощник.

— Добро. Командуй на всплытие!

Спустя десять минут командир и старший помощник уже курили на ходовом мостике. Кругом стояла кромешная тьма: нигде не было видно ни береговых огней, ни проблесков портовых маяков. Немцы соблюдали строжайшую светомаскировку, и ничто не указывало на то, что всего в пяти-шести милях раскинулся стотысячный город-порт. Шел мокрый снег, под теплые бушлаты подводников задувал холодный северный ветер, волнение достигало четырех баллов — такую погоду моряки метко окрестили «собачьей».

— Долго нам здесь «отлеживаться»? — недовольно спросил старпом.

— Не знаю, Гриша. Спроси что-нибудь полегче. В штабе приказали ждать условный сигнал — тебе это известно не хуже меня.