Юрий Черный-Диденко - Ключи от дворца

Вот и эти двое. Чувствуя, как нестерпимым становится жжение в груди и в гортани, Широнин еще сгреб с бермы снегу, положил в рот. Стало чуть легче.

— А это ж кто такой лихой один в контратаку поднялся?

— Павлов…

— Что ж он так, опрометью?

— Сгоряча, видать.

Широнин смотрел на Болтушкина.

— Александр Павлович, в случае чего примешь команду взводом на себя.

— Есть принять команду… в случае чего.

— А сейчас прижать фашистов пулеметами, остальным открывать огонь только по команде.

Гитлеровцы были совсем близко. Раздались пулеметные очереди, и ползущие ускорили движение, чтобы поскорее сблизиться с обороняющимися и подавить их сопротивление своим численным превосходством.

Но Торопов и Исхаков, чуть привстав над окопами и маскируясь за вывороченными глыбами земли, так умело направляли огонь пулеметов, что то один, то другой из ползущих распластывался на снегу. Немцы поняли, что потерь все равно не избежать. В цепи раздались слова команды, гитлеровцы встали, устремились к окопам.

— Огонь! — с силой крикнул Широнин и сам приник к ложе автомата.

Но каким губительным ни был огонь гвардейцев, встречи с врагом лицом к лицу, в неравной рукопашной схватке предотвратить не удалось. Широнин видел, как серо-зеленые шинели замелькали справа в окопах отделения Седых, над брустверами взметнулись приклады автоматов, всклубились разрывы гранат.

В это время из-за садов вырвалась самоходка, облепленная стрелявшими на ходу автоматчиками. Машина неслась прямо к развалинам метеостанции. Широнин дал по ней длинную очередь — она была последняя: диск кончился. Трое автоматчиков кувырком скатились с трясущейся брони. Широнин завозился, сменяя диск, а когда вновь повел огонь, то заметил, что навстречу самоходке, ящерицей извиваясь меж обрушенными камнями, ползет Шкодин.

Вражеская самоходка была совсем близко. Автоматчики соскочили с нее, тоже залегли меж камнями, бросили гранаты в метеостанцию. Несколько их разорвалось позади Широнина. Осколок ударил в пятку, другой рассек губу, выбил два зуба. Широнин не успел и выплюнуть их. Он увидел, как Шкодин привстал на колени, метнул гранату под гусеницу самоходки и сам, сраженный автоматной очередью, мягко, ничком упал на землю.

Самоходка остановилась. И тут в сознание Широнина неотвратимой опасностью вошли два темных зрачка. Один из них большой — дуло самоходного орудия — в упор наводился на метеостанцию, другой маленький, но не менее опасный… Выбежавший из-за самоходки гитлеровский офицер целился в Широнина. Петр Николаевич опередил его двумя слитно прозвучавшими выстрелами. Но прогремел выстрел орудия… «Цел», — в первую минуту подумал Широнин, когда осколки просвистели над головой и зашипели на снегу. Но стена метеостанции заколебалась, сдвинулась, Широнин не успел сделать и шага в сторону, как она тяжело рухнула на него.

Если бы год-два назад кто-либо сказал Фаждееву, что он — здесь ли, в украинской степи, или где-то на другом участке тысячеверстного фронта — предрешит исход такого боя и выйдет из такого поединка победителем, он бы сам рассмеялся, не принял бы всерьез этих слов.

Думается, что нет ничего более значительного и более заслуживающего внимания в жизни человека, чем те преображения, которые день за днем делают его отличным от того, каким он был прежде. Но сколько нужно таких дней? Какие из них всего весомей? Кто ответит точно?

Мы привыкаем видеть у себя во дворе посаженное нами же маленькое деревцо, и незаметно летит время, пока в какое-то весеннее утро, бросив на него случайный взгляд, искренне удивляемся и восклицаем: «А смотрите-ка, вот молодчага, дубок, как пошел в рост!»

Не так ли с человеком? Мы свыкаемся с ним, видим его рядом с собой будто бы одинаковым, но рано или поздно подходит час, и от всей души восхищенно дивимся: «Эге, да он ли это?!»

Когда же преображались, вырастали дубок, человек, о которых речь? Когда вырастал гвардии красноармеец Фаждеев? Наверняка значительно раньше, чем тогда, когда повестка военкомата позвала его в армию и привела в запасной полк, а затем во фронтовую часть. Здесь он прошел только шлифовку. А в какую бы обработку ни попадал металл, он не меняет полученных ранее коренных, первичных свойств. Человеческие же свойства Фаждеева слагались одновременно с обновляющейся жизнью его народа. За одним незримым пластом другой. За годом год. И когда из заброшенного в горах кишлака он, подпасок байских отар, впервые спустился вниз, пришел в шумный, лежащий на берегах Сырдарьи Ленинабад, сел за школьную парту. И когда он, подросток, закончив школу, бродил с партией присланных из Москвы ирригаторов от аула к аулу, от такыра к такыру, открывал путь воде, а с ней и новой жизни на полях дехкан. И когда позже он сам трудился на этих полях не с кетменем, нет, не с кетменем, который полвека не выпускали из рук отец и мать, а ведя трактор, властвуя над дивными силами, каких не знала прежде таджикская земля.