Нгуен Нгок - Страна поднимается

Он знал: Лиеу ненавидит француза, но она неразговорчива и потому не распространялась об этом. Скромная, добрая Лиеу — лучше ее не было женщины в деревне. Проворная, как белка, взбиралась она на деревья обрубить ветки, валила стволы. А когда поздним вечером возвращалась домой, Пуп брал ее за руки и видел: все они в кровоподтеках и ссадинах. Но она знай себе смеялась. Пригожая, добрая жена моя, спишь ты теперь в земле…

Через два дня после смерти Лиеу Тхе вернулся в деревню с бумагой для Нупа. Но Нуп — грамоте-то он не научился — протянул письмо обратно: мол, прочитай, пожалуйста. Тхе почему-то замешкался.

— Читай, читай, — сказал Нуп. — Это ведь партийное письмо, чего ты тянешь?

Тхе стал читать. Партия, говорилось в письме, вызывает Нупа, чтобы он вместе с другими переехал на Север [27] По Женевским соглашениям 1954 г. об Индокитае с территории Вьетнама к югу от 17-й параллели были выведены на север соединения Народной армии; с ними ушла часть партийных кадров и участников партизанского движения. Соглашения предусматривали проведение в 1956 г. всеобщих демократических выборов, которые решили бы вопрос об объединении страны. Однако США и марионеточный сайгонский режим сорвали их подготовку и проведение. . Там он будет работать, создавать сильную армию, а после всеобщих выборов вернется домой. Мать Нупа стояла рядом и все слышала. Молча глядела она на сына. Бедная мама, волосы ее совсем поседели. С каждым днем она, казалось, становилась все ниже, спина согнулась, сгорбилась. После смерти Лиеу ноги у нее совсем отказали, потом она стала ходить потихоньку, опираясь на палку. А теперь вот Пуп уезжает, и Хэ Ру едет вместе с ним. Как она будет жить здесь одна? Раньше хоть в здешних лесах и горах свирепствовал один француз, а нынче вон объявились и американец, и Зьем [28] Нго Динь Зьем (1901–1963) — глава южновьетнамского проамериканского режима в 1955–1963 гг., убит во время военного переворота. . Как же пойдут дела в деревне без Нупа? Кто поднимет народ на врага? Нуп проворочался всю ночь с боку на бок — сна ни в одном глазу. Где-то высоко в небе, усеянном звездами, кричала птица пороток. Пуп встал, взял корзину, сложил в нее одежду — свою и сына. Мать, оказалось, встала еще раньше.

— Ты и вправду уедешь, Нуп? — спросила она.

Пуп не знал, что и ответить. Мать присела у огня. С тех пор как умерла Лиеу, она ни разу больше не плакала. Пун сел рядом с нею.

— Мама, — сказал он, — мне ведь и дома оставаться никак нельзя. Останусь весь век наш ни вам, ни мне, ни Хэ Гу житья не будет. Вспомните, Лиеу-то, бедная, светлых дней, можно сказать, и не видела. Проклятый Зьем с американцем будут еще хуже француза. Если мы с товарищами не поедем учиться к дядюшке Хо, не укрепим свои силы, враги вовек не уйдут с нашей земли.

Мать не сказала ему ни слова. Она сидела спокойно, не плакала. Седые волосы падали на ее изборожденный морщинами лоб. Нуп придвинулся к ней поближе.

— Мама, когда я уйду, соседи присмотрят за вами…

Она молчала по-прежнему. Нет, и про то, о чем говорил Нуп, речи не заводила. Вот уж который день молчала, не проронила ни слова.

Но тут она вдруг взяла хворостину и, помешав угли в очаге, сказала:

— Захвати, сыпок, не забудь, флягу с медом для дядюшки Хо…

…И вот сегодня все собрались в общинном доме проводить Нупа и Тхе. Завтра рано утром они уходят. Нупу так много хочется сказать землякам, но он не знает, с чего начать. То же самое происходит и с Тхе. Нуп смотрит вокруг: да, все они здесь — и Гип, и дядюшка Па, Сии, Зу, дядюшка Шунг, дядюшка Шринг… Са из Баланга и Кхип из Дета тоже пришли на проводы. Нуп снова обводит взглядом всех своих земляков. Огонь полыхает, то высвечивая знакомые лица, то отбрасывая их назад в темноту. Вот он выхватывает из мрака кудрявые волосы Гипа, угловатый подбородок и блестящие глаза старого Па, крепкие черные руки Кхипа, его добрые глаза… Чего только не было за эти десять лет! Люди бана ели пепел вместо соли, вместо одежды носили кору дерева кэдон… Француз изо всех сил старался втоптать их в грязь. Но ни один из них не упал, не погряз в трясине. Каждый, кого ни возьми, стоит упрямо и твердо.

Вон у старого Па спина не согнулась, не сгорбилась. С той поры, как погиб Тун, он каждый год возделывает три поля — лучших во всей деревне, и работает в общинном комитете. Дядюшка Шунг теперь тоже «товарищ»; он почти совсем не молится, зато по-прежнему рассказывает молодежи старинные предания. И каждые десять или пятнадцать дней повторяет он снова историю о чудесном мече богатыря Ту. Нет, слушатели у него не переводятся, их день ото дня становится все больше и больше. Но теперь всякий раз, изложив саму историю, он затягивается из своей трубки, долго, со вкусом выпускает клубы густого пряного дыма и говорит не спеша: «Слушайте, земляки, клинок чудесного меча найден и снова соединен с рукоятью. А ведомо ли вам, что такое меч славного Ту? Знайте же: это — СПЛОЧЕНИЕ! Люди из племени кинь сплотились воедино с горцами, вся страна как один человек. Раньше никто не мог найти клинок меча и соединить его с рукоятью. Теперь это сделали Партия, дядюшка Хо…»