Александр Хамадан - Гнев

Ли Пин хотел говорить еще и еще. Но он не умел произносить складные речи и к тому же волновался. Поэтому он замолк и сделал рукой широкий жест, столь красноречивый, как самое горячее, сердечное приветствие. Крестьяне быстро сменили людей, несших носилки с ранеными бойцами, и кортеж направился в деревню.

По дороге едва не разразился новый скандал: вместо двадцати бойцов в Синьхэ было доставлено всего двенадцать! Ходоки сконфуженно пожимали плечами и говорили:

— Как мы ни просили, ничего не вышло. Желающих взять к себе раненых много, очень много, а раненых очень мало. Для всех деревень не хватает…

Староста Ли Пин стал громко по именам выкликать из толпы счастливцев:

— Су Чжэн! Этот дорогой гость будет жить у тебя.

Му Тан! Проводи эти носилки с раненым бойцом в свою фанзу.

Каждое слово Ли Пина ловили жадно и послушно. Те, кого он называл, с достоинством провожали бойцов к своим жилищам. И никто больше не спорил, чтобы не нарушать шумом голосов покой гостей.

Когда распределили всех выздоравливающих бойцов, Ли Пин заметил в толпе старуху Чжоу Тун. В лицо ему ударила кровь, и он смутился. Уж если к кому надо было определить раненого бойца, так это, конечно, к ней, к старой Чжоу Туи. Все пять сыновей ее бьются с заклятыми врагами на фронте. Муж ее умер давно, и ей тоскливо жить в старости одиноко. Ли Пин горестно вздохнул и подошел к ней.

— Ты не убивайся. Мы с тобой самое главное будем делать: мы будем ходить из фанзы в фанзу и присматривать, чтобы у раненых все было в порядке и в достаточном количестве. Это наша с тобой обязанность.

Старуха молча кивнула головой. Потом она с сожалением посмотрела вслед последним носилкам, уносимым к крайней фанзе.

— Конечно, это наша обязанность — ходить за ранеными бойцами, — сказала она.

По вечерам фанзы, где находились раненые, наполнялись людьми. Все внимательно слушали рассказы бойцов или, если они молчали, развлекали их, как могли. Но чаще всего бойцы рассказывали о войне, о фронтовой жизни.

Когда Ли Пин и Чжоу Тун вошли в крайнюю фанзу, в ней было столько людей, что им пришлось прислониться к стене и стоя смотреть и слушать. На широких канах сидел молодой боец. С кан свешивалась одна нога, другая едва достигала края кан. Вернее сказать, у него почти не было другой ноги: в госпитале отрезали ее по колено. Левая рука и плечо были у него в бинтах. Сидел он веселый, все время смеялся и скалил белые крупные зубы. Ему нравились грубоватые, но добродушные крестьянские шутки, и он хохотал по-детски, от души, так громко, точно сидел у себя дома, в кругу своей семьи.

— Рассказал бы ты нам и о своей жизни, что ли! — почтительно подал кто-то голос.

— A y меня и жизни-то еще не было. Я не установился [48] «Не установился» — широко распространенное в Китае выражение: означает, что человеку еще не исполнилось тридцати лет; что он еще очень молод. еще, молод.

— Теперь время такое, — вставил Ли Пин: — кто с оружием в руках идет на врага, тот установился уже и в двадцать лет.

— Верно сказано, — поддержали Ли Пина сидящие и стоящие в фанзе люди.

Боец потрогал рукой повязку на плече, обвел всех долгим, внимательным взглядом вдруг запечалившихся глаз и сказал:

— Ладно, расскажу вам, как меня изуродовали японцы.

— Говори, говори! — зашумели и задвигались вокруг него крестьяне.

— Я простой солдат, — начал он, — а раньше работал в городе Цзинани [49] Цзинань — главный город провинции Шаньдунь. . Этот город, пожалуй, не меньше Шанхая будет. Так вот, работал я там на фабрике. Как началась война, мы, все рабочие, пошли в армию. Много народу с нами пошло. Вот так я и стал солдатом. Раньше старики так говорили: из хорошего железа не делают гвоздей, и хороший человек не пойдет в солдаты.

— Сейчас война наша, народная! — крикнула старуха Чжоу Тун.

— Сейчас, конечно, так никто уже не скажет, — продолжал боец. — Теперь все хотят попасть в солдаты и драться с японцами. Так вот, обучили нас, как надо воевать, и отправили на фронт, недалеко от Сюйчжоу. Здесь мы обороняли от японской армии участок от Тайэрчжуана до Тэнсяна. Долго мы удерживали наши позиции, и ничего японцы не могли сделать с нами — все их атаки мы отбивали. Тогда они начали день и ночь обстреливать пас из пушек, а потом и с самолетов. Многие из нас совсем оглохли от шума, но мы не отступили. Вот в этом бою я и был ранен.

Боец замолчал, достал пачку сигареток, ловко открыл се одной рукой и протянул сидящим поблизости. Люди вежливо отказывались. Боец сунул сигаретку в рот и закурил от поднесенного ему огонька.