Тем не менее Володино предложение приняли: в поле враг нас наверняка не ждет. Мы можем обрушиться как снег на голову, разогнать гарнизоны, захватить трофеи. А когда он спохватится и начнет преследование, будет уже поздно — мы доберемся до опушки Добрушского леса!
За вьюгой и ночной тьмой, как за занавесом, мы углубились в поле и расположились на день (по партизанскому обычаю мы двигались ночью, а отдыхали днем) в небольшом, по самые крыши занесенном снегом селе. Работники местной комендатуры и староста ахнуть не успели, как уже были арестованы. Заодно мы захватили заготовителя районной комендатуры, который собирал продукты для гитлеровского гарнизона, расположенного в райцентре Гордеевка. Заготовитель имел неосторожность расположиться в доме старосты. Первые же трофеи показали, что Володины надежды оправдываются. Я не говорю об оружии. В наши руки попало всего три винтовки. Среди них — одна старая французская, невесть как занесенная в эти места, к которой оказалось всего три патрона. И еще побелевший от старости наган.
Зато в санях у заготовителя оказалось немало продовольствия — сала, муки, спирта и даже меду. А наш, по выражению Володи, «тяговый парк» пополнился четырьмя парами великолепных кованых лошадей… Теперь, в снежном океане, по которому не проплыть никаким немецким «бюссингам», погоня нам не страшна!
Нам с Володей достался красивый серый конь, с шеей, выгнутой по–лебединому, и с чуть более темной полосой вдоль хребта. Мы его так и назвали по цвету — Серый. Володя по–хозяйски оборудовал сани: приделал к задку спинку–скорогон, подвесил гранаты, чтобы они были всегда под рукой, настелил на дно свежего сена, поверх которого бросил распоротый парашютный мешок вместо полости. Позади спинки Володя привязал бочонок с медом, к передку — два мешка с овсом для нашего Серого, а под сиденье уложил большую торбу со всякой снедью. Словом, мы были снаряжены хорошо.
Мы двигались всю ночь и весь день: наша дневка в селе, разумеется, не могла остаться незамеченной. Во всех окрестных немецких гарнизонах враги знали о нашем продвижении, и надо было спешить. Погода нам благоприятствовала. Правда, к утру метель прекратилась. Зато пал густой, как молоко, туман — завеса получше, чем метель. В одном месте нам встретился большак. Он мало чем отличался от проселочной дороги, разве что столбами, по которым ниже старых, довоенных проводов была натянута блестящая проволока немецкой связи.
До самой опушки к вечеру нам добраться не удалось. Но от маленького сельца, в котором мы остановились, тянулись кустики; по утверждению местных жителей, километров через пять, на юге, они смыкались с большим лесом.
Вообще‑то говоря, может быть, и не стоило оставаться в этом сельце — вдоль него проходила торная дорога из Новозыбкова на Добруш; на ее укатанном снегу мы заметили свежие следы машин. Лучше и безопаснее было бы добраться до какого‑нибудь хуторка в лесу. Но кони наши еле переставляли ноги, мы проголодались, продрогли, смертельно хотели спать: как‑никак уже трое суток не смыкали веки… И один вид жилья — приветливо дымивших трубами русских бревенчатых изб — взял верх над осторожностью. Мы выставили караулы с пулеметами и разошлись по избам отдыхать.
Как и всегда, я и Володя остановились вместе. Кроме нас в избе расположился и командир диверсионной группы. Наскоро похлебав горячего борща, мы улеглись спать. Первая половина дня прошла благополучно, без всяких происшествий. Но когда солнце начало клониться к лиловой полоске леса, полукругом охватывавшего село на горизонте, в нашу избу вошел запыхавшийся часовой.
— Какие‑то хлопцы на заставу пришли! — сказал он, с трудом переводя дух. — Командира просят.
— Веди! — распорядился командир.
В избу вошло десять невооруженных, худо одетых, совсем еще юных хлопцев. По их выговору мы догадались, что они белорусы — в этом не было ничего удивительного; о том месте, в которое мы пришли, местные жители говорят, что тут всякий петух поет на три республики: Украину, Белоруссию и РСФСР. И верно, все эти три республики граничат здесь друг с другом.
Хлопцы столпились у входа смущенной кучкой и молча переминались с ноги на ногу.
Командир группы, большой, усатый человек, очень любивший «производить впечатление», некоторое время молча рассматривал их, ковыряя длинным, специально для этого отрощенным ногтем в зубе.
— Ну? — спросил наконец он. — С чем пришли?
На середину горницы вышел хлопец, одетый в рваную стеганку, подпоясанную веревкой. Он хотел было что‑то сказать, но вдруг смутился, покраснел и уставился в пол.
Читать дальше