Ветер стих. С пасмурного неба срывались редкие снежинки. Короткий декабрьский день быстро тускнел. Далеко по полю разносился деревянный перестук колес, шум легкового автомобиля, возбужденные голоса немецких солдат.
По бокам вражеской колонны двигалась конная охрана, дальше — длинная вереница повозок с солдатами, пулеметами, минометами. Голова колонны уже приближалась к Кривой Поляне, а из белесых сумерек выползали все новые и новые повозки.
«Что‑то уж слишком много их!.. Как бы мои хлопцы не растерялись!» — беспокойно подумал Галушкин, раскаиваясь, что не взял с собою весь отряд.
А враг подходил все ближе и ближе. Вот Борис уже стал различать лица гитлеровцев. Еще миг — и, как привидение в белом саване, на дороге выросла мощная фигура Галушкина.
— Батальон справа! Батальон слева! Ого–о-оннь! — Бей, гадов, не робей! — загремел Борис.
По колонне полоснули очереди.
Фашисты, видно, узнали по голосу того, кто уже однажды проучил их в селе Мгле, шарахнулись в сторону, начали поворачивать лошадей. Флик поднялся в автомашине во весь рост, но не успел он подать команды, как был сражен насмерть.
Человек двадцать вручную развернули машину вспять.
Увидев, что гитлеровцы отходят, партизаны бросились было преследовать, но Галушкин их удержал.
— Назад! Подбирать трофеи!
Захватив 2 повозки, 2 пулемета, 19 винтовок и автоматов, партизаны отошли. На заснеженной дороге осталось несколько десятков трупов убитых врагов.
Только возле Юрьева гитлеровцы пришли в себя и широким фронтом повели наступление на Кривую Поляну. Но там их уже поджидала более мощная засада — первый отряд бригады «Смерть фашизму!», возглавляемый опытным боевым командиром Иваном Михайловичем Деминым, к которому уже поступили наши боеприпасы. И гитлеровскому полку пришлось с позором убираться в Логойск не солоно хлебавши.
Расскажем еще об одном эпизоде, героем которого был Борис Галушкин.
В туманное февральское утро сорок четвертого года немцы повели наступление на партизанское село Ганцевичи, где стоял партизанский отряд бригады «дяди Коли». Немцев было около тысячи человек — почти втрое больше, чем партизан. Впереди двигались танки.
После короткого, но жаркого боя партизаны вынуждены были оставить Ганцевичи и пробиваться на север, к селу Замошье. Но гитлеровцы охватили отряд с трех сторон и стали теснить его к заболоченной пойме реки Цна.
По просьбе командира отряда Яши Жуковского, примчавшегося к нам в Застенок, я послал на выручку 70 автоматчиков и пулеметчиков во главе с Галушкиным.
— Ты крой с ребятами прямо — ударишь гитлеровцам во фланг, — приказал Галушкин своему помощнику, — а я двину в Замошье. Видишь: туда пошли танки! Закупорят последний выход — тогда хлопцам придется туго.
С собою в сани Галушкин взял Юрченко, Гришу Шимана и разведчика Аксенова. Когда они влетели в Замошье, по улице села уже мчались танки. Вот они приблизились к центру. И вдруг из морозного тумана прямо перед ними возник человек, дал несколько очередей из автомата и тут же исчез. По броне защелкали пули. Передний танк остановился. Очевидно, немецкие танкисты решили, что в селе засада. Они перестроились клином и открыли пулеметный огонь. По тому месту, откуда за минуту до этого стрелял человек (то был Борис Галушкин!), ударила пушка. Но Борис с друзьями был уже возле саней.
— Ванька, немцы! — крикнул Галушкин жеребцу.
Лошадь, приученная к этому возгласу, рванула в галоп. Дело было сделано: небольшой заминки хватило, чтобы выиграть драгоценные минуты. Партизаны прорвались из окружения.
— Когда решается судьба целого отряда, стоит пойти на любой риск! — с жаром доказывал Галушкин после боя. Потом он тихо добавил: — Даже если бы мне пришлось погибнуть…
Таким был наш Борис, наш верный боевой товарищ и друг, славный сын своей Родины. К сожалению, он не дожил до светлых дней победы… В ночь на 15 июня 1944 года у деревни Маковье Бегомльского района Минской области при прорыве кольца блокады Галушкин, командовавший штурмующей группой, пал смертью храбрых. Ему посмертно присвоено звание Героя Советского Союза.
Н. Масолов
ЛЕГЕНДАМИ ОВЕЯННЫЙ
Пушкинские Горы. Овеянный поэтическими преданиями уголок Псковщины. Вот справа мелькнули позолоченные первым дыханием осени рощи Михайловского, слева — холмы Тригорского. Окончился асфальт, и машина наша уже мчится по пыльному проселку.
Священные пушкинские места, которые великий поэт называл «приютом спокойствия, трудов и вдохновенья», в годы фашистской оккупации были охвачены пламенем народной войны. На берегах красавицы Сороти, в оврагах и перелесках, на склонах гор партизаны устраивали засады, нападали на вражеские обозы, насмерть бились с карателями. Клятвой, присягой, совестью для народных мстителей были замечательные пушкинские слова:
Читать дальше