Валерий Поволяев - Список войны (сборник)

— Ах-ха, мер-рзавец, — простонал дед Петро, — я ж тебя счас застрелю, мер-рзавец.

— Стой! — заорал Шурик, и Федякин, словно бы отрезвев от его крика, перестал выдергивать из-под деда ружьё, разинул рот в яростном ругательстве, отпрыгнул в сторону от телеги, покатился вниз по дну оврага, ломая кусты и перепрыгивая через бочаги.

— Сто-ой, га-ад! — закричал Шурик снова. — Стреля-ять буду! — он пытался высвободить из-под деда ружьё, но это у него, как и у Федякина, не получалось. — Сто-ой, фашист!

Из глаз у Шурика брызнули слёзы обиды, гнева, бессилия. Федякин, по пояс скрытый кустами, вдруг растворился в горячей пелене, застившей Шуриковы глаза, и Шурик понял, что Федякин сейчас уйдёт. Совсем уйдёт — до густого подлеска ему оставалось всего ничего, каких-нибудь двадцать-двадцать пять метров. Он же их в несколько прыжков одолеет, вот чёрт!

— Де-ед, ружьё! — бессильно простонал Шурик. — Удерёт ведь. Совсем сейчас удерёт.

— Держи мер-рзавца! — прохрипел дед. — Он мене, сволота, глаз выбил.

Бегущий Федякин тем временем застрял — угодил в калужину с проклёвывающейся гречкой «бабьей радости» и никак не мог выбраться из неё, ноги вязли в клейком густом месиве, в калужине чавкало, хлопало пузырями, ярилось хрипло и никак не хотело отпускать Федякина.

— Отпусти, — выжал Федякин из горла крик с мольбою и злостью. Всхлипнул. — Ну, отпусти же! Не то ведь застрелят меня. Дай уйти!

Шурик тем временем всё же вытащил из-под деда ружьё, притиснул приклад к плечу, стёр мокроту с глаз, поймал дезертира на мушку.

— Патр-роны запасные у меня в кармане, возьми их, — прокашлял жалобно дед Петро. — Картечью заряжены, «двумя нолями». Слышь, председатель, в кармане патроны! Слышь!

— Сто-ой! В последний раз предупреждаю… — Шурик задохнулся в крике. Откашлялся. — Иначе стреляю. Сто-ой!

Но Федякин, выбираясь из калужины, хрипя и матерясь, будто и не слышал Шурика.

— Во-от патроны, — дед Петро достал из кармана три озеленённых окисью латунных стакашка, — дер-ржи!

Шурик, вспомнив прочитанное где-то, что убегающих бандюг обычно бьют по ногам, стреляют не под лопатки, а в конечности, опустил мушку ниже, помедлил с выстрелом, ожидая, когда же Федякин выберется из калужины окончательно. Озноб и возбуждение прошли, в груди всё улеглось, даже сердце, кажется, перестало биться в ожидании выстрела, мозг работал спокойно, холодно, расчётливо. Федякин наконец одолел калужину, выбрался на твёрдое место, снова врубился в кусты.

И тут вдогонку ему ударил выстрел. Было слышно, как дробины мазнули рикошетом по камням, со свистом ушли вверх, отбитые булыжной бронёй. Промазал! Шурик выдернул из дробовика гильзу, швырнул в телегу, из дедовой руки выхватил новый патрон.

— Стой-ой, га-ад!

И, похоже, Федякин его послушался. Остановился, поворачиваясь лицом к телеге, испуганный, с белым сахарным лицом, потом вдруг подкосился в коленях и упал навзничь.

«Уби-ил! — мелькнуло в мозгу у Шурика неверяще. — К-как же это так — человека убил, к-как же это так? Не может быть, не убил я его, он нарочно упал. Вы понимаете, люди, нарочно».

Понесся, перепрыгивая через кусты, вниз, к Федякину, задыхаясь и выкрикивая на бегу:

— П-перестань притворяться, п-перестань! Ведь я же тебя по ногам бил, чтобы ты не убегал. Я ж предупреждал тебя, что стрелять буду. И-перестань притворяться. Ну!

Однако Федякин лежал не шевелясь.

— Ну, вставай, перестань притво… — Шурик осёкся на полуслове, увидев, что выгоревшие федякинские брюки в нескольких местах посечены дробью и сквозь мелкие рванины кое-где уже проступила кровь.

Значит, всё же попал, значит, убил Федякина. И теперь судить будут не дезертира, а его, председателя колхоза Александра Ермакова. Но ведь Федякин сам во всем виноват — он соскочил с телеги, чуть не убил деда, глаз ему повредил, хотел дробовиком завладеть — Федякин сам во всём виноват, только он, и больше никто!

Федякин застонал, пошевелился — видно, был контужен дробовым охлестом, оглушило его.

— Куда я тебе попал? — по-прежнему неверяще, вздрагивающим голосом спросил Шурик.

— В ноги, подлюга. Ну, погоди…

— Не грози. И не такое видели, лежи пока спокойно, я сейчас тебя перевяжу, — Шурик оглянулся назад на телегу, соображая, есть ли там какая-нибудь чистая холстина, тряпка-утирка, кусок рядна, куда заворачивают продукты.

Ничего подходящего в телеге вроде не было. Тогда Шурик скинул с себя пиджак, рванул рубаху на спине — в районе, когда перед начальством предстанет, рваное место можно пиджаком прикрыть, — перевязал Федякину пробитые дробью икры.