Владислав Шурыгин - Зенитная цитадель. «Не тронь меня!»

11 апреля 1942 года.«Здравствуй, дорогой мой «стратег»!

Ты предсказываешь скорую победу и уже определила сроки окончания войны… Это очень хорошо, но не так скоро все делается, как хочется. Когда окончится война — сказать трудно. Фашисты будут уничтожены — это факт. Мы, конечно, победим, это бесспорно, но не так быстро это будет, как кажется. Враг ранен, он истекает кровью, но зверь в предсмертной агонии всегда злее и может много причинить неприятностей, если не принять соответствующих мер предосторожности, не усилить удары, чтобы его добить.

Мы имеем дело с сильным противником, но он будет разгромлен.

…Ты спрашиваешь, как я воюю?

Мне, честное слово, нечего такого писать. Скажу только, что за восемь месяцев нанесли немцам огромный урон в авиации, сорвали десятки коварных замыслов по бомбежке объектов. Мы, наверное, сидим у них в печенках, так как они много раз пытались уничтожить нас, но из этого ничего не вышло. Все их замыслы кончались потерями новых самолетов с их экипажами, а мы пока что воюем без каких-либо потерь. Как видишь, итог неплохой.

Огромная заслуга в этом личного состава. Это орлы, а не бойцы. Ничего не боятся. Бомбы рвутся рядом, осыпают их осколками, а они хоть бы что — не обращают внимания, бьют по стервятникам из орудий и пулеметов. Это — беспримерная стойкость, выдержка, мужество наших воинов. Вот где наша сила, вот в чем кроется наша победа.

Верунчик, если бы ты только знала, как мне хочется видеть вас — тебя и Азочку. Ты много пишешь о дочурке, и, когда я читаю, мне кажется, что я представляю ее, и не только представляю, а что даже держу ее у себя на руках. Мне очень хочется ее увидеть.

18 апреля.«Счастлив будет наш советский человек, который доживет до самого счастливого дня — окончания войны. Фашисты в этой войне будут истреблены до основания, мир будет спасен от позорного гнета, но многие не смогут встретить этот счастливый час…

Может, и мне будет суждено не увидеть больше ничего, но это будет только лишь потому, что мы с товарищами не можем даже и представить, чтобы фашисты могли пройти мимо нас безнаказанными, не можем представить, что фрицы смогут бомбить наши населенные пункты, убивать советских людей.

Мы весь удар принимаем на себя. Они бомбят нас (очень плохо), гибнут под нашим огнем, но свои коварные планы исполнять не могут.

…Я очень молод и хочу жить, но остаться жить, укрывшись от врага, не громить его, не уничтожать, не принимать самое активное участие в защите своей Родины, ты знаешь, я не могу. Бездействие, трусость не для меня. Так пусть же до окончания войны вся былая жизнь на время замрет, пусть она кажется сном. Ежеминутно надо помнить, что враг еще не разбит, что враг еще силен, что необходимо приложить все усилия для освобождения страны.

Я ежеминутно помню, что чем больше мы собьем фашистских самолетов — тем ближе наша победа, тем больше невредимыми останется наших домов, заводов, фабрик и тем меньше останется фашистской сволочи. Я еще не знаю точно, но, кажется, одного стервятника мы сегодня отправили на дно моря. Он, подлец, хотел со стороны солнца на нас пикировать, но как вошел в пике, так мы и не видели, что он вышел из него. В этом мы оказали ему большую услугу. Следовательно, на три собаки у Гитлера стало меньше. Это наш плюс.

Я что-то много болтаю сегодня. Боюсь, что ты обо мне сможешь подумать плохое. Это, впрочем, потому, что еще нахожусь под впечатлением боя, который был днем, и кинофильма «Медведь», который показывали ночью. Так что все перекрутилось, и жизнь и смерть, и творится порой в голове такая чертовщина, что лучше и не вдаваться в подробности».

22 апреля.«Здравствуй, родная моя! Я еще жив и здоров, что для тебя самое главное. Остальное все по-прежнему.

Очень обидно, что весна уже вступает в свои права. Наступает время, когда можно только жить да жить, а из-за поисков в воздухе вшивых фрицев не замечаешь, как расцветает весна.

Смогу ли я когда-нибудь встречать весну, как, помнишь, когда-то давным-давно, на острове Хортица? Тогда было раздолье, тогда не думалось, что это священное место будет осквернено немчурой. Мне почему-то очень хочется побывать опять когда-нибудь на острове. Удастся ли? Если останусь жив, то обязательно побываем рано или поздно.

О, проклятые фашисты, сколько горя и страдания несут они нашему народу! Истреблять их, гадов, надо так же безжалостно, как я в былое время на том же острове Хортица уничтожал гадюк. До двух десятков в день. У меня кипит в груди непомерная ненависть к немецким фашистам. Их надо истреблять, как гадюк!