Владислав Шурыгин - Зенитная цитадель. «Не тронь меня!»

Мошенский умолк. Высказал накипевшее, отвел душу. Хигер не возражал, не оправдывал свою минутную слабость. Если бы он хоть что-то сказал в оправдание, Мошенскому было бы легче. А так вспышка раздражения сменилась, как обычно у Мошенского в подобных случаях, чувством неловкости: обидел, накричал на человека… Хотелось сказать что-то примирительное, душевное. Однако слова не шли…

— Я могу быть свободен, товарищ старший лейтенант? — без вызова, спокойно спросил Хигер.

— Да, — ответил Мошенский.

На мостик — вот чутье! — тут же поднялся старшина 2-й статьи Бойченко. Кашлянул в кулак, дескать, я здесь, приступил к обязанностям. (Минуту назад, заслышав строгий голос командира, он съехал на руках по поручням вниз — будто какие дела были…) Стоявший в дальнем углу мостика сигнальщик Андрей Скляров, наверное, слышал весь разговор командиров: уши не заткнешь, а отлучаться ему с вахты не положено — хоть гром греми и сверкай молнии…

Мошенский ушел в себя. Стоял, облокотившись на леерную стойку ограждения. «Может, стоило сказать лейтенанту, что таблицы для 76-миллиметровых пушек я уже почти закончил? Осталось выверить кормовой сектор… Сказал бы ему об этом, если б не его разговоры о «бесполезной» боевой работе, о несбитых самолетах»…

Почему-то припомнился Мошенскому родной линкор «Парижская коммуна». 1938–1939 годы… Были времена! Его подразделение — первая башня главного калибра — занимало в соревновании по кораблю первое место. И не только по кораблю. По флоту. Об их успехах говорили по радио в «Краснофлотской зорьке»…

Успех молодого лейтенанта объясняли его высокой политической сознательностью, самозабвенной службой, полной отдачей сил, энергии и знаний. Лейтенант Мошенский редко сходил с корабля на берег. Над ним даже подшучивали товарищи: «Ты что же, всю жизнь в линкоровской каюте прожить думаешь? Пора, Сережа, выполнять чисто мужские обязанности!»

Намекали на его женитьбу, на то, что он — в Севастополе, а жена — в Харькове. Он хмурился. Терпеть не мог плоских шуток, да и вообще любого вмешательства в свою личную жизнь. А между тем мало кто знал, что в Севастополе, на улице Щорса, Мошенский снял частную квартиру (ее помог найти лейтенант Щербань, когда Вера собиралась приехать в Севастополь). Хозяин квартиры, старик-пенсионер, уехал на Урал, к детям, и в ответ на письменную просьбу Мошенского прислал «добро» и ключи.

Сюда, в маленькую комнатку, Мошенскнй иногда приходил. Брал увольнение — оно лихо звучало на лейтенантском жаргоне — «сквозить», — «сквозил» на берегу.

Это он-то «сквозил»! Ходил по улицам Севастополя, по магазинам. В задумчивости простаивал у прилавка, где продавался большой, на двенадцать персон, чайный сервиз. В комиссионном магазине интересовался, сколько стоит шкаф. Двустворчатый зеркальный шкаф знал себе цену и, словно в насмешку, стоил на пять рублей выше лейтенантской зарплаты. Сергей шел к себе, на улицу Щорса. Поднимаясь в гору по лестнице, считал ступеньки. Их было восемьдесят восемь…

Тогда в личной жизни Мошенского были трудные времена. Вера была далеко. Училась в институте, а он ее ждал и жил мечтою о дне встречи.

Тот шкаф он так и не купил, но зато приобрел хороший круглый стол, который пришлось весь развинчивать, чтобы пронести в двери квартиры…

На стене поместил фотографию — Вера, улыбающаяся, в его командирском кителе и фуражке. Приходя в свою комнату, Сергей шутя вслух здоровался с ней. Говорил, словно она могла ему ответить: «Я, между прочим, 16 литров керосина купил. К твоему зимнему приезду».

А в комнате по-холостяцки витал запах пыли и папиросного дыма (зимой — еще и сырости).

Мошенский снимал китель. В тельняшке по-хозяйски выходил в коридор. Терпеливо ждал, пока из старого медного крана набежит вода. Брал швабру… Через десять-пятнадцать минут полы блестели, пыль исчезала, и только тогда он мог присесть к самодельному радиоприемнику, покрутить ручку настройки, поймать радиостанцию Коминтерна, послушать музыку, отдохнуть…

За стеной, в соседней квартире, жили Дукальские. Иногда, если Валериан, служивший штурманом на одном корабле с Сергеем, тоже был на берегу, они заходили на звуки музыки. Валериан любил пошутить, поспорить, подымить папиросой. С его приходом комната как бы уменьшалась в размерах. Становилось весело, по-домашнему уютно. Его миловидная бойкая жена не могла и минуты посидеть спокойно. «Ребята, давайте танцевать!» Хватала Сергея за руки, тот слабо упирался, возражал, но в конце концов сдавался. Вставал, большой, неуклюжий, осторожно вел в танце свою партнершу по нескольким свободным метрам комнаты. Валериан подхватывал легонький венский стул и, прижав его к себе, выписывал замысловатые па, посмеивался: «Что делать, что делать, если у кавалера нет дамы!»