Владислав Шурыгин - Зенитная цитадель. «Не тронь меня!»

Согласись сейчас Середа — и разговору конец. Но Нестор Степанович был человеком самолюбивым, особенно там, где дело касалось вторжения в его сферу деятельности, в политработу. В ней он, безусловно, не был новичком.

— Ну, это вы зря… — хмуро возразил Середа. — Бумажка считается бумажкой, пока она чиста. Когда же на ней донесение по сути боевого дела — она политическое донесение. Документ! Уверен, что и вы отрицать этого не будете.

— Правильно уверены. Но настоящий коммунист, я в этом тоже уверен, силен своим общением с массами. Этому нас учил товарищ Ленин, и в этом мы с вами, к сожалению, не сильны. Надо нам признать свои ошибки и взяться за дело. Я так считаю.

Наступила тишина. Каждый высказался. Добавить было нечего. Похоже, что разговор не получился. Не расшевелил он Середу, а, напротив, только рассердил. Ишь как насчет политдонесения поддел…

Середа в свою очередь думал: «Ишь какой прыткий! Раз-два — и вошел в контакт с людьми. Политработа — дело тонкое. Что же касается знания флотской души — тут тоже у каждого свой подход. Я лично по плечу матроса хлопать не буду, задавать дешевые вопросы, вроде: «Ну как, Сергеев, дела дома, что пишут родные?» — не люблю. Не в душу лезть, а знать настроение коллектива, знать «заводил» плохого, вести с ними индивидуальную работу, знать свой партийно-комсомольский, или, как мы сейчас называем, «боевой актив» — вот мои «рычаги» управления. Все требует времени, а разом, в спешке можно столько дров наломать. В одном Мошенский, безусловно, прав: жить нам с ним положено дружно, хотя люди мы, к сожалению, разные».

— Докладываю вот, — примирительно сказал Середа и протянул Мошенскому мелко исписанный листок, — о вчерашнем ночном ЧП. О попытке неповиновения краснофлотца Воскобойникова…

Мошенский знал о случившемся. Ночью дежурный по плавбатарее главстаршина Щербань застал в коридоре спорящих старшину 2-й статьи Бойченко и сигнальщика Воскобойникова. Старшина приказывал Воскобойникову убрать коридор, а тот силился доказать, что есть матросы помоложе, что только вчера он все эти коридоры драил.

Бойченко напирал, а призванный из запаса и еще не отрешившийся от штатских привычек Воскобойников стоял на своем. Проходивший мимо по ночным делам комендор Румянцев как бы ненароком обронил Бойченко:

— Да брось, старшина, придираться к человеку! Он же старше тебя по возрасту. Есть салаги — их и заставляй!

Сказал и пошлепал себе дальше, полусонный, ленивый — благо ему ту ночь отоспаться выпало. Воскобойников воодушевился, услышав поддержку зенитного комендора.

Хорошо, что вмешался дежурный по батарее старшина Щербань, — краснофлотец Воскобойников выполнил приказание… Но ведь выполнил только после вмешательства Щербаня! Бойченко доложил по команде о случившемся, и теперь Воскобойников, притихший, обиженный, ждал грозы. А Румянцев, когда на следующий день комиссар Середа и старшина Бойченко с ним разбирались, невинно улыбался: «Товарищ комиссар! Да, ей-богу, ничего я такого обидного не сказал. И плохого в виду ничего не имел. Не надо, мол, ночью ругаться. Люди устали, отдыхают, говорю. Ну, и еще там по мелочи, но ничего, ей-богу, вредного».

Комиссар приказал лейтенанту Хигеру наложить на Румянцева взыскание, чтобы тот впредь язычок свой попридержал, а вот с Воскобойниковым как поступить? Не выполнил он приказ — есть на то суровое воздействие, закон военного времени. А он выполнил, но перед этим пререкался…

— Не знаю… — болезненно поморщился Мошенский, прочтя политдонесение. — Не знаю, может, я и не прав, но думается мне, что по такому поводу беспокоить начальство ОВРа думами о нас не стоит…

Видя, что Середа вопросительно смотрит на него, пояснил:

— Мы ведь работаем, а не фиксируем работу. Я о ночном случае знаю. Знаю и то, что вы в нем досконально разобрались. Воскобойников из запаса. Но главное, что все же осознал, понял. Мы с ним и дальше будем работать. И вы, и я, и старшины. Так зачем сразу, в начале нашей с ним работы, докладывать, что человек плохой? Поработаем — станет хорошим.

— Что же вы предлагаете? — довольно миролюбивым тоном спросил Середа.

— Я, Нестор Степанович, предлагаю усилить работу с пришедшими из запаса краснофлотцами. И в политдонесении как раз это и отразить. Усиливаем работу, разъясняем положение военной присяги, уставов, приказы товарища Сталина… Ну, словом, вы знаете, как лучше написать.

В совете Мошенского указать в донесении то, что усилена работа с запасниками по приказу товарища Сталина и присяге, — во всем этом комиссар уловил масштабность. А именно о ней, о масштабности работы, о «наступлении по всему фронту морально-политической работы» так много говорилось в лекциях на курсах политсостава Черноморского флота, которые в канун войны Нестор Степанович Середа окончил. Он согласился с Мошенским. Сказал, что составит политдонесение именно в таком духе.