Первое, что бросалось в глаза в одиноком путнике, его удивительно старинная, патриархальная внешность. Казалось, что он только что сошел со страниц тургеневских «Записок охотника». Одет он был в ветхий, залатанный пиджачок, из-под которого виднелась длиннополая рубаха явно с чужого плеча, к тому же перевязанная веревкой; обут в старенькие, поизносившиеся лапти и грязные, пропотевшие онучи.
Лохматый, с давно не стриженной копной волос, с маленькой реденькой рыжей бородкой, он брел, опираясь на сучковатую палку, безразличный ко всему, что окружало его.
И лес, медленно одевавшийся в зимний наряд, и порывы холодного пронизывающего ветра, и чуткая настороженность, свойственная прифронтовым местам, и глухие отзвуки далекой артиллерийской канонады — все это, как видно, не трогало и не волновало одинокого путника.
Он шел неторопливо, не глядя по сторонам, тихий и задумчивый.
При более внимательном взгляде на неизвестного вызывали удивление и его полузакрытые, как у слепца, глаза, не то темно-карие, не то просто черные с едва заметными желтоватыми точечками на зрачках; тонкие губы, почти бескровные, сухие и потрескавшиеся, которые он поминутно облизывал; и, наконец, большие уши, такие большие, что, казалось, они вот-вот зашевелятся.
Но самым удивительным было все-таки выражение его лица — отсутствующее, далекое…
Можно было подумать, что этот человек находится сейчас не в лесу возле Угодского Завода, а где-то далеко-далеко. Идет он не по земле, на которой полыхает и гремит кровопролитная война, путь его пролегает не через заснеженные прифронтовые рощи, где каждую минуту, каждую секунду человека может догнать пуля из-за куста, из-за дерева, а бродит в своем неизвестном диковинном мире, где бродят такие же, как и он странные, неустроенные, молчаливо-сосредоточенные люди.
Человек шел в глубину леса. Изредка останавливался и бросал рассеянный взгляд на верхушки деревьев, с которых от налетавших порывов ветра падали хлопья снега, или заглядывался на бойкую пичужку, хлопотливо скачущую по оголенным веткам. Иногда он простаивал подолгу. Стоял, почти не шевелясь, смотрел вдаль, и на его лице в эти минуты появлялась улыбка. Губы беззвучно шевелились. Человек то ли разговаривал сам с собой, то ли шептал молитву.
Уже более трех часов блуждал одинокий путник по лесу. Сворачивал вправо, влево, сходил с узких лесных тропинок, чтобы очень скоро, наткнувшись на новую мало заметную тропку, пойти по ней.
Можно было сделать безошибочный вывод, что ему совершенно безразлично, куда и зачем идти. Такое поведение могло показаться непонятным и странным, если бы не внешность и не выражение лица одинокого путника.
«Блаженненький»! Так ласково и жалостливо звали слабоумных, юродивых странников жители русских сел и деревень.
Нередко и здесь, в Угодско-Заводском районе, появлялись подобные люди — и старые, и молодые.
Убого одетые, с «нездешним» выражением лица, они брели от села к селу, от деревни к деревне, не обращая внимания на окружающих, хмурясь или улыбаясь чему-то своему, сокровенному, своим думам затаенным, никому, кроме них, не известным.
Обычно люди жалели «блаженных»: грешно обижать божьего человека. Он, как птаха, никому вреда не причинит.
И несли ему люди краюху хлеба, крынку молока, совали в руки печеную картошку, а потом долго смотрели вслед, вздыхая и покачивая головами.
Уже давно такие странники не показывались в здешних местах. Но этот, невесть откуда взявшийся, сегодня ранним утром появился в угодском лесу. Только тянулся он, не в пример давнишней нищей братии, не к человеческому жилью, а, наоборот, дальше и дальше уходил от него, забирался в лесную чащу, будто настращали его люди, обидели, и он бежал от них, куда глаза глядят.
Все выше поднималось солнце. Посветлел лес. Солнечные лучи причудливыми синеватыми прожилками и золотистыми бликами разукрасили снег на лесных полянах и стволы деревьев.
Потеплело.
Путник устал. Прислонившись к дереву, он вытащил из кармана пиджака кусок черного хлеба, развязал тряпицу, в которую были завернуты печеные картофелины и соль, и начал жадно уплетать свой скудный завтрак.
Путник и не подозревал, что в течение нескольких часов за ним неотрывно следят четыре настороженных глаза.
Два человека, молодой и старый, одетые в полушубки, с винтовками за плечами, неотступно следуют за неизвестным, останавливаются, когда останавливается он, и снова движутся, как его тени, когда движется он. Вот и сейчас недалеко от путника они замерли за широкими стволами деревьев и ждут, что же дальше будет делать их «подопечный».
Читать дальше