Александр Чаковский - Блокада. Знаменитый роман-эпопея в одном томе

— Пойдемте за мной, — сказала я и вошла в подъезд.

Суровцев включил фонарик, и стало видно, что все вокруг покрыто инеем. Казалось, уже много дней никто не ступал по лестнице, не прикасался к перилам.

Убегая, я оставила дверь в квартиру открытой, она была открыта и сейчас. Я позвала:

— Алеша!

Никто не ответил.

Неужели Алексей ушел, не выдержал, не смог быть наедине с мертвым в пустой, темной квартире?..

Я крикнула громче:

— Алеша!

— Да, да, здесь, иду! — раздалось в ответ, и я с облегчением вздохнула.

Шедший за мной Суровцев неожиданно громко воскликнул:

— Здравствуйте, товарищ майор!

— Кто это? — недоуменно спросил Алексей, жмурясь от бьющего ему в глаза луча фонарика.

— Так это же я, капитан Суровцев! — радостно сказал Володя.

— Суровцев?! Вот это да! — ахнул Алексей. — Да убери ты к черту свой фонарь!

Они обнялись.

Я понимала, что фронтовые товарищи не могут не радоваться встрече. Но сейчас меня это покоробило. Показалось, что Алексей и Суровцев, хлопавшие друг друга по плечам, проявляют какое-то пренебрежение к лежавшему в дальней комнате мертвому Федору Васильевичу…

— Ну, довольно, товарищи, — сухо проговорила я, — нас ждут…

Это была нелепая фраза. Нас никто не ждал. Тому, из-за кого мы здесь находились, было уже все безразлично. Но я этого как-то не осознавала.

Суровцев снова включил свой фонарик. Луч света выхватил из темноты вешалку, на которой одиноко висела армейская шинель.

Суровцев недоуменно спросил:

— Он что… военным был? Вы же говорили, что старик?

— Он был в ополчении, — ответила я. — Идемте.

В кабинете по-прежнему горела коптилка.

— Вот, — сказала я Суровцеву и сделала жест в сторону дивана.

Суровцев направил туда луч фонарика.

Я не хотела смотреть. И все-таки не выдержала. Посмотрела…

Федор Васильевич показался мне маленьким, гораздо меньше ростом, чем при жизни. Он лежал на спине, под голову его была подложена черная кожаная подушка, а руки сложены чуть ниже груди.

Я неотрывно смотрела в его ссохшееся, почти черного цвета лицо, не испытывая ничего, кроме ожесточения.

С подобным чувством глядела я в лица бойцов и командиров, погибших от ран…

Это пришло не сразу. В первое время в госпитале каждая смерть была для меня потрясением. Я не могла не думать о том, что этим людям еще бы жить да жить, что у них остались семьи, жены, матери, дети, которые ждут их, но никогда не дождутся. С трудом сдерживала слезы и с трудом работала.

Потом научилась утешать себя тем, что придумывала казнь убийце. Я не знала, кто он, этот убийца, солдат иди офицер, пехотинец, летчик или артиллерист. Все они были для меня на одно лицо, все были такими же, как те, которые, стуча сапогами, смеясь и лопоча что-то, поднялись там, в Клепиках, на чердак… Тогда я видела их потные лица, их слюнявые рты, видела до тех пор, пока все они не слились в одно…

И теперь мне казалось, что жизнь Федора Васильевича оборвал все тот же убийца. Тот же гогочущий, грязный, в серо-зеленом мундире и кованых сапогах…

— Ну, — услышала я, будто издалека, голос Суровцева, — пойду позову бойцов.

И он ушел, освещая себе путь фонариком.

Алеша подошел ко мне, обнял за плечи, мягко, но настойчиво повернул к себе, посмотрел в глаза.

И я вспомнила, что все рассказала ему. Все! Теперь он знает то, чего не знала даже моя покойная мама, не знает отец, знает то, что я не решалась сказать человеку, которого когда-то любила…

— Все пройдет, Вера, — тихо сказал Алексей.

— Когда? Когда, Алеша? — с отчаянием вырвалось у меня.

— Ты хочешь, чтобы я сказал правду? Не просто утешил, а правду?.. Тогда слушай: все смоет победа. Всю грязь, все зло, которое они принесли на вашу землю. В этом и правда и утешение. Другого нет.

Я уткнулась лицом в его полушубок и на мгновение забыла, где я… Мне хотелось только одного — стоять вот так долго, бесконечно, зная, что Алеша рядом…

— Давайте сюда! — донесся деловитый голос Суровцева.

Я отпрянула от Алеши.

В комнату вошел Суровцев, за ним двое бойцов. Они несли гроб.

— Здесь, — сказал Суровцев и скользнул лучом фонарика по дивану, на котором лежал мертвый Валицкий.

Бойцы поставили гроб возле дивана, сняли крышку и положили ее рядом…

Я отвернулась.

А когда снова повернула голову к дивану, Федор Васильевич уже лежал в гробу, а бойцы держали в руках крышку, готовясь ее опустить.

— Подождите! — неожиданно громко сказал Алексей. — Положите крышку на пол.