Валерий Мигицко - Военные приключения. Выпуск 6

Под его рукой оказалось что-то округлое, и он с внезапной радостью понял: спасательный круг.

— Внутрь подныривай.

Что-то они еще говорили друг другу, повернутые в круге головами в разные стороны. Это потом уж, в госпитале. Преловский вспоминал, что вспоминалось. И тогда же поклялся отыскать спасшего его человека и подарить ему самое свое дорогое — часы. Да не знал, было ли кому дарить. Потому что человек тот, увидев еще кого-то тонувшего, поплыл к нему. Сказал лишь напоследок:

— Смотри не вылезай из круга! Руки онемеют, не удержишься.

— А… вы? — коченеющими губами выдавал Преловский.

— Ничего! — отозвался человек. — Выдюжим. Мы таковские.

Вскоре Преловского подобрал катер, подоспевший из Севастополя. И на катере, и потом, сколько ни высматривал он своего спасителя, не нашел…

В стенку фургона постучала.

— Всё, можно идти, — донесся глухой голос Шарановича.

Преловский вылез из кабины, поежился. Близкая передовая все не успокаивалась, все рассыпа́ла трескотню очередей и разрозненных выстрелов, сухо рвали мутнеющую предрассветную мглу разрывы мин.

Политрук тоже спрыгнул на землю.

— Что будем делать?

— Пойдемте.

— Хотите сейчас? На передовую?

— Пока к телефону. Надо доложить. Думаю, придется ждать до вечера.

Что в Севастополе действовало безотказно, так эта связь. Загодя проложенные моряками подземные кабели позволяли соединиться со штабом едва ли не из любой точки обороны. С обычного полевого телефона, установленного в палатке санчасти, Преловский в минуту связался с политотделом, доложил Харламову об обстановке. Ждал разноса и услышал ожидаемые резкие нотки в голосе начальника, но совсем по другому поводу.

— Там, где вы сейчас находитесь, разведчики «языка» приволокли. Я знаю, а вы не знаете?!

— Но мы не в штабе, — попытался оправдаться Преловский. И сообразил: подвернувшийся пленный выручит. Работники спецотделения не упускали случая побеседовать с пленными. От них можно было узнать о действенности наших листовок и радиопередач, о настроениях немецких солдат. Но делать это лучше всего было сразу же, на передовой. Ответы «свежаков» непосредстственнее. Потом пленный приспосабливался и говорил то, что, по его мнению, могло понравиться.

— Передачу мы проведем следующей ночью, — сказал Преловский. — Дождемся здесь темноты. А пока поработаем с пленным.

Добро было получено. Довольный Преловский побежал к машине, распорядился хорошенько замаскировать ее на день и поспешил в штаб полка. Уже дорогой спохватился, что ничего не сказал присланному в помощь разведчику. И махнул рукой: сам сообразит, что ему делать, на то и разведчик.

В большой штабной землянке было непривычно пусто. Знакомый начальник штаба, майор с каменным, злым лицом, сидел у стола, над которым в автомобильной фаре горела маленькая электрическая лампочка. Молоденький младший лейтенант, переводчик, стоял у столба, врытого посередине землянки, а рядом с ним — красноармеец с автоматом на груди — конвоир. Пленный немец сидел на табуретке со связанными за спиной руками, втянув голову в плечи. Мокрые волосы спадали ему на лоб. Ситуация была слишком знакомая Преловскому, чтобы не понять, что тут происходит.

— Не говорит?

— Молчит, стервец! — выругался начальник штаба. — Придется отправлять, пускай там разбираются.

— Можно я с ним поговорю?

— Да без толку. Вишь, ощерился, гаденыш.

— Молчание иногда тоже кое о чем говорит.

— Вот, разбирайся. — Майор ткнул рукой бумаги, лежавшие на столе, резко встал и ушел за перегородку.

— Вы тоже можете идти, — сказал Преловский переводчику и сел за стол, начал просматривать документы, отобранные у пленного, письма, какие-то брошюрки.

Пленный был не типичный, бумаг у него, как у молодого румынского локотемента — лейтенанта, невесть для чего берегущего все свое барахло. У немцев бумаг при себе обычно бывает куда меньше. Эта нетипичность оставляла надежду на то, что пленного можно разговорить.

— Ефрейтор Ёшке? — спросил он, раскрыв солдатскую книжку. И разворошил на столе стопку семейных фотографий. — Судя по снимкам, вы вроде бы не из богатых. Чем вам так уж люб ваш фашизм?

Пленный не ответил, лишь шевельнулся на табурете, передернул связанными руками.

— Я могу вас развязать. Но вы сами понимаете, если будете неправильно себя вести… — Преловский показал глазами на конвоира. Прием был не нов, но для начала годился. И теперь Преловский рассчитывал с помощью этого наивного приема понять пленного: дорожит он жизнью или фанатически рвется умереть?