Владимир Монастырев - Рассказы о пластунах

Прямо с вокзала Александр Иванович Климов отправился в полк. Неделю тому назад командир прислал ему письмо, просил приехать на юбилей части. Годовщина была круглая. Климов подумал и решил — надо съездить. Никого из ветеранов в полку уже нет — разлетелись в разные стороны, но все-таки потянуло Климова в родную часть, захотелось посмотреть на молодых солдат, на командиров, посидеть около своего пулемета — писали Александру Ивановичу, что он сейчас в полковом музее. Словом, взяв на три дня отпуск, он поехал в город, где стоял полк, в котором пулеметчик Климов прошагал всю войну.

С вокзала Александр Иванович шел пешком: не хотелось садиться в трамвай, уж очень хороша была погода — солнечно, тепло. На главной улице подстригали акации.

«Весна, — думал Климов, шагая по срезанным прутьям, — скоро вот эти деревья выбросят молодой лист, потом оденутся в густую зелень. Хорошо!» Настроение было приподнятое, все вокруг нравилось: и белые, словно светящиеся под ярким солнцем дома, и новенькие вагоны трамваев, обгоняющие Климова. Как похорошели за последние годы наши города. К тому, что делается в городе, где живешь, мы как-то привыкаем, не замечаем в нем перемен. А приедешь туда, где давно не был, и сразу видно, как тут все изменилось — выросло, расцвело.

Александр Иванович попробовал представить себе встречу с молодыми солдатами. К пулеметчикам надо будет сходить на занятия, посмотреть, как они управляются с «машиной», ну, и, наверное, придется показать, как с ней работали ветераны.

В армии Климов был настоящим мастером своего дела: мог с завязанными глазами разобрать и собрать пулемет, быстрее всех в полку выкатывал его на огневую позицию и открывал огонь.

Климов свернул в знакомый переулок и остановился перед воротами с резной аркой. Справа от ворот стоял небольшой домик с дверью и квадратным окошечком — проходная. Александр Иванович постучал в окошко и отдал свой паспорт. Через несколько минут вышел сержант.

— Я провожу вас к заместителю по политчасти, — сказал сержант.

Они вошли во двор. Климов с любопытством огляделся. Двор знакомый — отсюда он уходил по демобилизации, — но все здесь как-то по-новому. Справа был пустырь, а сейчас спортивный городок, клумбы, к главному зданию пристроено крыло, плац посыпан песком.

Заместитель по политчасти, маленький, с лохматыми бровями подполковник, встретил Климова у входа в свой кабинет.

— Познакомимся, — сказал он, крепко встряхивая Александру Ивановичу руку. — Командир на сборах, так что вы с ним завтра увидитесь.

Узнав, что Климов прямо с вокзала, замполит по телефону распорядился, чтобы ему приготовили место в комнате для приезжающих.

— У нас там хорошо, — сказал он, потирая руки. — Пока, правда, никого нет, а назавтра ожидаем гостей из округа, так что скучать не будете… Вы в четвертой роте служили?

— В четвертой, — подтвердил Александр Иванович.

— Вот и хорошо, я сейчас командира четвертой приглашу, — он еще раз позвонил по телефону, а через несколько минут в комнату вошел командир четвертой роты — капитан с широким подбородком и русым чубом, выбивающимся на лоб.

Познакомились, посидели и поговорили о дороге, о погоде, о благоустройстве военного городка. Климов чувствовал себя не очень свободно, хотелось спросить о своем пулемете, о том, что делается в роте и как будут праздновать юбилей. Но спрашивать было неловко, и он ждал, когда об этом заговорят собеседники.

Наконец замполит сказал:

— Вы, наверное, хотите посмотреть нашу комнату боевой славы?

— Это полковой музей так называется? — спросил Александр Иванович.

— Да, — ответил подполковник, — только мы ее музеем не называем — не то, знаете, слово. С музеем связано что-то старое, отслужившее, а у нас там живые реликвии. Они, если хотите, у нас на вооружении, — подполковник встал и потер руки. — Вот так, — заключил он.

Климову понравилось это рассуждение, но он промолчал, ничем не выразив своего одобрения.

Длинным коридором, освещенным электрическими лампочками, замполит, командир роты и Климов прошли в маленький зал. У стены, направо от входа, зачехленное, стояло полковое знамя. Около него застыл ефрейтор с автоматом. У ефрейтора были яркие, припухлые губы и пшеничные брови, которые сейчас чуть вздрагивали.