Владимир Першанин - Я – бронебойщик. Истребители танков

– Мог и в плен попасть, – предположил я.

– Мой отец – в плен? Да он на кулачках первый в селе был! Любого фрица одним ударом бы зашиб.

– В сорок первом сотнями в плен брали, – сказал я, невольно преуменьшая те огромные колонны пленных, которых видели на дорогах окруженцы. Только рассказывали об этом шепотом тем, кому доверяли.

– Быть такого не может, – упрямо мотал головой мой белобрысый помощник. – Разве батальон в плен возьмут? Там одних пулеметов полтора десятка, минометы. Николай Гастелло на горящем самолете в немецкую колонну врезался, а мог бы, наверное, с парашютом спрыгнуть. А панфиловцы под Москвой? Насмерть дрались. Их двадцать восемь человек было против пятидесяти танков. Восемнадцать фашистских танков сожгли и роту фрицев уничтожили.

Я понял, что хоть Пашу Скворцова в учебке стрелять не научили, зато мозги запудрили крепко.

– Ладно, прекратим, – оборвал я помощника. – Пятьдесят… сто танков. Попробуй с одним справиться. Ружье хорошенько почисти и не повторяй всякие глупости. Ребята в полку бывалые, за дурачка тебя посчитают.

Паша Скворцов поджал губы, насупился. Видать, обиделся на меня. Ничего, понюхает пороху – поумнеет.

Командира шестой роты Ступака Юрия Ефремовича на должность комбата почему-то не утвердили, хотя он какое-то время исполнял его обязанности. Прислали капитана из резерва, а Ступаку лишь присвоили «старшего лейтенанта».

Наградами его тоже обошли, хотя рота активно сражалась. Впрочем, наградили немногих. Получил орден Красной Звезды наш ротный Тимофей Зайцев. Но его обойти было никак нельзя. Бронебойщики подбили несколько танков, успешно отбивали атаку немецких штурмовых групп.

В моем отделении было по-прежнему три противотанковых ружья и ручной пулемет. Правда, ребят было много новых. Из прежних остались Саша Назаров, Родион Шмырёв, пулеметчик Бондарь Антон.

Зайцев утвердил Родиона командиром расчета. Все же младший сержант, на бронебойщика учился. В последних боях, когда я в санбате лежал, действовал смело.

Достали водки, консервов и вечером отметили мое возвращение. Кроме старых товарищей пригласили «деда» Черникова и нового взводного, младшего лейтенанта Анатолия Евсеева. Вид этих неопытных, еще не видевших войны командиров казался порой смешным.

Анатолий Евсеев, чем-то похожий на покойного Мишу Травкина, изо всех сил пытался поддержать свой авторитет. Выпить он был не против, но долго мялся.

– Неудобно как-то с подчиненными. Нас предупреждали…

– О чем предупреждали? – вскинулся я. – Что в одной траншее воевать будем? А может, и хоронить друг друга придется.

Такое у меня было настроение после гибели Антона. Не выносил я лишней болтовни. Посидели, выпили, обменялись последними новостями. Хорошего мало. Холодно, слякоть. В землянках воды по щиколотку. Немцы каждый час сыпят мины. Наши отвечают слабо, не хватает боеприпасов. А когда их у нас хватало?

Ночью спал в сырой землянке. Печка шипела, дрова горели кое-как. Где-то в стороне гремели взрывы. А среди ночи вдруг обвалились земляные нары слева от входа – подмыло водой. Трое ребят бухнулись в грязь.

Остаток ночи не спали. Заново соорудили нары, засыпали землей и ветками пол. Землянка стала совсем низкой, голову не поднять.

Но это мелочи. Утром санитары пронесли мимо нас тяжелораненого красноармейца с исковерканной, смятой ногой. Мина угодила в окоп пулеметчиков. Одного убила наповал, второго крепко подранило.

На следующий день погода изменилась. Ветер разогнал облака. Поднималось апрельское солнце. Высоко в небе гудела «рама», немецкий самолет-разведчик «Фокке-Вульф–189». С немецкой стороны отстучал одну и вторую очередь пулемет.

Вот я и дома.

Когда подсохла земля, начали проявлять активность и мы, и немцы. В один из дней начал наступление третий батальон, усиленный нашей шестой ротой.

Главной целью этой тактической операции было срезать выступ, который нам мешал, и занять плацдарм на правом берегу извилистой речки Рачейки.

В обычное время это была невидная речушка, которую переходили вброд. Талые воды превратили ее в мутный быстрый поток, с шумом бьющий в берега и закручивающий водовороты. В бурлящих воронках исчезали пучки травы, ветки, вырванные с корнем небольшие деревья.

Я не понимал причины этой спешки. Если выждать неделю-другую, то речка войдет в русло и наступать будет легче. Возможно, была какая-то необходимость, о которой я не знал. Но, как я заметил, у нас все делалось срочно, наспех, без необходимой подготовки.