Сергей Аксу - Володька Кныш

– Кто там еще палит, мать вашу? – проворчал недовольно Филимонов.

– Да, это – «собры»! – отозвался Привалов. – Савельев с Квазимодо по берегу бродят, от скуки рыбу стреляют!

– Чего стрелять! Глушить надо!

– Какая сейчас может быть рыба?

– Тут рыба? – присвистнул Головко. – Одна мелюзга!

– Ну, не скажи! Я вчера вот такого оковалка видел! – Эдик Пашутин развел руками.

– Во сне, что ли? – засмеялся старший прапорщик. – Откуда здесь такие?

– Вот и я поразился! Речушка-то – перепрыгнуть можно!

– На жареху или ушицу, я думаю, при желании можно настрелять.

– Летом, может, и есть рыбешка. А сейчас холодно, вся наверняка на глубину ушла. Ни черта не увидишь.

– Эх, помню, ездил с майором Парфеновым на рыбалку под Оренбург на Урал, – начал Стефаныч. – Вот там, настоящая рыбалка. Петрович-то большой любитель рыбной ловли. Хлебом его не корми, только дай со спиннингом позабавиться. Там озерков навалом. Река весной разливается и заливает все впадины и овражки вокруг. Там в любой луже можно рыбу ловить. Едем на «уазике», смотрим, мужик по большой луже бродит с железной бочкой без дна. Спрашиваю, с приветом, что ли, чего это он там забыл. Может с головой не все в порядке? Петрович отвечает, что он так рыбу ловит. Муть подымает со дна и бочкой накрывает сверху, потом нашаривает рукой рыбу, которая в бочке оказалась. Приехали на место. На чистое озерко под Гирьялом. Раков до черта. Петрович вывалил свои снасти. Я прямо ахнул! Чего только у него там не было! Одних только спиннингов, штук семь-восемь, а блесен тьма-тьмущая, сотни четыре не меньше наберется. Мы-то народ простецкий, все больше бредишком, либо мордочками. Дал мне спиннинг попроще, чтобы я не особенно мучился. Кидаю, толку никакого, одни зацепы! А он таскает одну за одной! Все щучки как на подбор. Я же только успеваю блесна менять! Присобачил блесну поздоровее, чтобы дальше летела. Кинул, а она у меня оторвалась и улетела. А кончик лески с узелком назад прилетел да как меня долбанет в шею! Вот сюда, где сонная артерия. Хорошо не в глаз! Я от удара чуть сознание не потерял! На этом в тот день рыбалка для меня и закончилась. Домой приезжаю, там новая неприятность. Жена не в духе. Руки в боки и спрашивает: «Что это у тебя? Откуда?» Объясняю так, мол, и так. Блесна оторвалась. Не верит. В зеркало, говорит, глянь. Посмотрел в зеркало, а на шее – пятно, будто от засоса…

Володька Кныш вышел на привокзальную площадь. Был солнечный июньский день. Беспокойные стрижи, словно истребители, со свистом рассекали воздух. Кругом суетился народ с чемоданами, баулами, авоськами, кошками, собаками. Ехали кто на юг, кто в поход, кто на дачу, кто в командировку, кто домой к маме. Володька ехал в отпуск домой, к маме, к сестренке, к племянникам. Он со спортивной сумкой через плечо, с эскимо в руке, поглядывал на снующих пассажиров, с особым интересом выделяя из толпы стройных хорошеньких девушек.

Вдруг он почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд, повернул голову и оцепенел от неожиданности.

Ба! На него смотрел, счастливо улыбаясь, Елага!

Они бросились друг к другу. Прохожие, пассажиры, продавщицы мороженого, бабки с цветами с любопытством смотрели на прапорщика с боевыми наградами на груди и гражданского, которые со слезами на глазах долго тискали друг друга в объятиях.

Решили уединиться в небольшом кафе, неподалеку от вокзала. До отхода Володькиного поезда было еще время. Взяли водки, бутербродов. Кныш разлил по стаканам.

– За ребят, за Бутика, за Дудакова, за Танцора, за всех, кого нет с нами! Вечная им память!

Выпили стоя. Помолчали, поминая не вернувшихся.

– Эх, заика чертов! Если б ты только знал, как я тебя люблю! – Володька хлопнул друга по плечу, взъерошил ему непослушную русую шевелюру.

– А помнишь, как Пашка полные портки наложил, когда двух «чехов» завалил?

– К…коонечно пп…поомню!

– Разъехались, черти! Кто куда! Первым выплыл Андрюха. Долго с ним переписывались, потом он как в воду канул. Потом уж его родители написали, что на «нары», буйная головушка, попал. Крепко настучал какому-то черножопому на рынке по башке. Свистунов как-то объявился, крутой весь из себя, в «налоговой» сейчас. Трясет толстосумов. Головко учится в Москве. Вычитал где-то в газете обращение ректора МГУ к участникам боевых действий. Воспользовался льготами, поступил в университет, ведь самый головастый из нас был. Одно слово – Головко! Бакаша приезжал прошлой осенью, две большущие канистры меда из деревушки притаранил. Пасека у него своя, хозяйство. Одним словом, процветает. Фермерствует. Ты-то где сейчас? Как здесь-то очутился? По бригаде затосковал, братишка?