Владимир Карпов - За годом год

Что же касается Зоси, то она души не чаяла в детях. С учениками, со Светланкой она не замечала, как бежит время. Говорят, человек, любящий детей, — хороший человек, и с ним хорошо другим. Вероятно, это так. Наблюдая, как играет жена с дочерью, Алексей отдыхал душой. И это сближало их.

— Как там Светик без нас? — спросила Зося, когда они прошли мост через Свислочь.

— Спит — и все, вот как, — посмеиваясь, ответил он, довольный тем, что они думают об одном. — Ты давай лучше обо мне спроси. Я, может, уже депутат, а?

— Не волнуешься?

— А чего там… Не было еще случая, чтобы забаллотировали. Да меня и стоит выбрать. Я, Зось, оправдаю.

— Ой, оправдай, Леша!

Это не понравилось Алексею.

— А ты как думаешь? Зимчук намедни и тот говорил, что верит в меня. Закваска, говорит, крутая, но человеческая. Вишь какие слова!

— Я тоже верю.

— Ну и правильно. Мы же родные. А что часом срываюсь, это значит опять же — есть откуда срываться. Да и ты ведь за что-то любишь, а?

— Неужели не люблю? — прижалась к нему плечом Зося.

Дверь им открыла тетка Антя, которая со вчерашнего утра хозяйничала у них и присматривала за Светланкой. Старуха, как гостей, пропустила Зосю и Алексея вперед, заперла за ними дверь и зашла в дом последней, шлепая калошами, надетыми на босу ногу.

— Позже не могли прийти? Остыло все, холодное, — ворчала она. — Неужто до сих пор нельзя было наголо-соваться?

Почему нет, тетенька, — радуясь, что она наконец дома и что Антя бранится, как всегда беззлобно, ответила Зося. — Но я же в комиссии. Надо было все подсчитать.

Она так устала, что бросила пальто на диван и села с закрытыми глазами рядом, не сняв с головы платка и блаженно улыбаясь. Алексей снял с нее платок, взял брошенное пальто и унес их в переднюю. Когда он вернулся, Зося притворилась, что спит, и в самом деле чуть не заснула, только звон посуды — Антя ставила ее на стол — отгонял от Зоси сладкое забытье, от которого слипались веки.

— Вы кушайте, а я малость полежу… Погляжу ка вас, — попросила она. — Ешь, Леша, ешь… Тебе же на работу сегодня. Правда?.. И не бойся… я не засну… А наша школа не работает… Участок избирательный… пока уберут…

Ее словам не хватало ясности. Зося чувствовала это, но уже ничего не могла поделать. Собственные слова доходили до нее как чужие, и она, еще что-то пробормотав, заснула.

Алексей постлал постель, потом, как девочку, взял Зосю на руки и отнес в спальню.

— Спасибо, Лешенька, — только и смогла произнести она.

Алексея ко сну не клонило. За окнами начинало, синеть, и вскоре нужно было идти на работу. Вспомнилось, как во время карательной экспедиции, заминировав остров, где размещался госпиталь, он, покойный Рунец и Зося брели на соединение с отрядом. Миновали болото, пошли лесом и наткнулись на ручей; и хотя этого можно было не делать — они уже месили болотную трясину и вымокли по пояс, — Алексей взял Зосю на руки и понес, сожалея, что ручей не широк и ее придется скоро отпустить. Невдалеке гремел бой, слышались оружейно-пулеметная стрельба и разрывы мин. За каждым кустом таилась опасность, а он, бережно неся на руках дорогую ношу, ни мало ни много считал себя счастливейшим человеком…

Алексей сел на согретый Зосей диван и задумался.

— Ты хоть когда-нибудь проведал бы нас, — сказала тетка Антя, хлопоча с закатанными рукавами у стола. — А то и глаз не кажете. Будто мы и не свои. Мой говорит: "Нынче уж так повелось, свой ли, чужой ли — одинаково". Но это же плохо. Так, поди, и от матери можно отречься.

— Неправда, мы вас не чураемся, — возразил Алексей, постепенно входя в хлопоты наступающего дня и думая о том, что будет делать сегодня на стройке.

— Не больно заметно. — Антя вытерла клеенку на столе мокрой ветошкой, отнесла ее на кухню и, вернувшись, застлала стол скатертью. — Разве ты, к примеру, знаешь, что теперича тревожит Сымона или чем его голова занята? А он ведь любит и тебя и Зосю. Он вам свой…

— Ладно, приду, — пообещал Алексей, начиная о чем-то немного беспокоиться.

— А это как тебе заугодно! Мы канючить не будем…

В окна заглядывал рассвет.

Алексей сразу забыл о своем разговоре с теткой Антеи. Да и, правду говоря, не придал ее словам особого значения: "Э, стареет, — вот и тревожится. Всем, к кому подступает старость, сдается, что ими интересуются мало, о них забывают. Старость всегда ревнива и обидчива…" Но через день в какой-то связи все-таки вспомнил упрек и забеспокоился: "А что, ежели в самом деле что-нибудь случилось?.." И как только нашлось свободное время, собрался и пошел наведаться.