Владимир Карпов - За годом год

— Скоро здесь вырастет тихая зеленая улица, — проговорил он, щурясь от света. — Проектировщик, если согласитесь, пусть обязательно придет сюда и посмотрит. Я тоже могу кое-что подсказать.

— Благодарю, но я хотел бы именно тут, рядом, — настойчиво сказал мужчина и, морщась от дыма, кривя тонкие губы, полез во внутренний карман кожанки.

Он вытащил какую-то пачку, завернутую в газету, подбросил ее в руке и протянул Василию Петровичу.

— Что это? — поразился тот.

— Посчитаете дома, — осклабился мужчина, — думаю, не обидитесь…

Василий Петрович ворвался к Понтусу, лишенный способности говорить. Стены кабинета, массивный письменный стол, за которым сидел Понтус, окруженный для солидности справочниками, томами энциклопедии и книгами в переплетах с золотым тиснением, — все колебалось, словно в зыбком тумане.

— Вы… Кого вы мне подсунули? — выдохнул Василий Петрович, единым махом проскочив расстояние от двери до письменного стола.

В расстегнутом пальто, с кашне, которое тянулось по полу, он выглядел и страшным и жалким. Сейчас он мог изо всех сил ударить кулаком по столу и начать жаловаться, мог дать пощечину и мог заплакать, как обиженный ребенок.

Понтус побледнел, но, стараясь не терять достоинства, поднялся с кресла и отступил на шаг.

— Я вас не понимаю, — развел он руками.

Так они стояли несколько секунд, и каждый старался решить для себя, что делать дальше. Понтусу было важно перевести разговор в мирное русло. И время работало на него. Василий же Петрович жаждал мести и бежал сюда, чтобы излить свое возмущение. Но он не знал меры Понтусовой вины и даже не был убежден, есть ли она за ним вообще, и потому время гасило ею порыв.

— Вы хорошо знаете этого человека? — все еще не своим голосом спросил он.

— Да объясните же наконец, что случилось!

— Он мне собирался вручить… деньги!

— Значит, вы не взяли их?

— Конечно!..

— В таком случае, чего же вы хотите? — приблизился к столу Понтус. — Он приходил в норму и, грузно опершись на сгонку книг, уже смело наклонился к Василию Петровичу. — Надо быть философом и смотреть на вещи трезво. Кто вам поверит, если нет вещественных доказательств? Да вряд ли помогли бы даже деньги. Свидетелей ведь не было. Не помогу, конечно, и я…

Он не старался оцепить самый факт или нарочно уходил от этого. Не стремился найти возможность наказать негодяя. Почему? Он утверждал одно: нельзя этого сделать. Нельзя потому, что нет доказательств, нет свидетелей. Да и вообще получилось, что само преступление существует только в том случае, если делу можно и стоит давать ход.

Демонстративно нажав кнопку звонка, давая понять, что разговаривать больше не о чем, Понтус подождал, пока вошла секретарша, и озабоченно попросил ее:

— Товарищ Мокрицкая, вот шестьдесят рублен, заплатите, пожалуйста, мои профвзносы. А то все забываю. И еще раз напомните аппарату о предвыборном собрании…

И теперь, глядя в окно на пустую белую улицу, Василий Петрович страдал от омерзения и неуверенности. Скрежет лопаты мешал ему сосредоточиться. Но одно становилось все более очевидным: Понтус — это опасность, и если он даже не виноват, он и только он сделал, что преступление стало возможным.

До этого случая Василий Петрович думал — рядом с Понтусом можно работать. Было принято считать — и Василий Петрович соглашался с этим — Понтус проверенный, искушенный работник. У него простая натура. И хотя он бездарь, да и не особо вообще горит на работе, все же та не мыслилась без него: дисциплина, порядок связывались обычно с ним. Значит, работать под его началом было можно. Стоило лишь не уступать ему там, где он был не прав, и делать это по-своему. А вот получалось — нельзя. Уже от одного, что он будет рядом, тебе и твоему делу угрожает опасность. Тем более, что у тебя есть ошибки и слабости.

Как-то Барушка высказал мнение о праве человека на ошибки. Нельзя сказать, чтобы Василий Петрович согласился с ним, но ничего порочного в этом не нашел и даже не понял, почему Зимчук возмутился, когда он передал ему разговор с Барушкой. Действительно, кто может отрицать, что всяким поискам почти неизбежно сопутствуют ошибки и промахи? Никто! И потому запретить человеку ошибаться — то же самое, что запретить искать и рисковать. Василий Петрович не улавливал предательской разницы в понятиях "дать право на ошибки" и "запретить ошибаться".