Василий Изгаршев - Побратимы

— И где ты только, Микола, ухитрился всем наукам обучиться, — восхищенно сказал он Николаеву, когда тот уложил последний кирпич. Оба котла, будто впаянные, сидели в плите. — Помнишь, как мы подо Ржевом зимой сорок второго года оборону держали? Холодюка такая была, от мороза уши трещали, а у нас в землянке, как тогда говорили, — Ташкент.

— Было дело.

— Старшина ваш, хлопцы, — обращаясь к нам, продолжал Реперович, — такую печку в землянке сложил — вся рота приходила греться да валенки сушить. Комиссар, побывав у нас в землянке, сказал, что раз такие печки солдаты начали строить, значит, фашисту тут нас с места не сдвинуть, оборону возводим не на одни сутки. Так ведь оно и было, Микола.

— Точно, — согласился Николаев.

— Я ведь когда узнал, что комиссия приедет детсад смотреть, не раздумывал, к кому обратиться за помощью. Знал, что ты сразу приедешь, Микола. И каждый поляк твердо знает: советские товарищи всегда и во всем нам готовы помочь.

— Ну как же иначе?.. — смущенно вставил Николаев.

— Вот, вот, — подхватил Реперович. — Как же иначе! Тут у нас, Микола, неделю назад такое дело вышло. В Польше гостила группа поляков из Канады. Побывали они в Варшаве, Гданьске, Кракове. Ну, захотелось им, видно, взглянуть и на наши западные земли. Привезли их к нам в артель. Все ходили, щупали, смотрели. Как же, там у них про наши колхозы всякое плетут. А в ту ночь, когда они у нас ночевали, на вашем полигоне как раз, наверно, учения проводились. Стрельба была слышна.

Утром ихний шеф и спрашивает, что за выстрелы гремели. Наш агроном Янек Зайончковский ему и скажи: советские танкисты учатся. Шеф хмыкнул и промолчал. А за прощальным обедом высказался. Все, говорит, у вас тут хорошо. И хозяйство ведете по науке, и строите добротно. Одно плохо: Красная Армия по ночам стреляет, как вы можете тут спокойно спать, когда выстрелы гремят? А Янек ему в ответ: потому и спим спокойно, что Красная Армия стреляет…

У Янека, между прочим, двое хлопцев растут, близнецов, одного Иваном зовут, второго — Владимиром. Знаете, откуда у ребятишек русские имена? У Ядвиги Зайончковской были трудные роды, и наша молоденькая акушерка, не пригласи мы доктора из вашей части, вряд ли бы справилась со своим делом. Так вот русского доктора звали Иваном, а солдата-шофера, который его привез, — Володей.

Низкий поклон вам за все, дорогие побратимы! — закончил Ярема и пригласил нас отобедать.

Уехали мы только под вечер.

На душе было легко и радостно. Жил такой на земле человек — майор Беляев. Кто он? Откуда родом? Люди толком не знают. Знают, что его адрес, как в песне поется, — Советский Союз. Но колосится на Познанщине пшеница, и называют ее поляки «беляевской». Здорово! И растут в польском селе, у супругов Зайончковских два парня.

Родителя в память о двух советских воинах, пришедших в трудный час на помощь матери-роженице, назвали их русскими именами. Сегодня в Яжембине, в детском саду готов пищеблок. Это мы — Генка, я, старшина Николаев — помогли нашим друзьям. Не ахти какое, понятно, событие. Подумаешь, вмазать два котла, подправить плиту, да ведь не в этом дело, большая или малая сделана работа. Главное-то, она тоже для нашей братской дружбы.

… Над землей стлались сумерки. Справа от дороги в густом орешнике, словно состязаясь друг с другом, вызванивали свои трели соловьи. Николаев, подперев кулаками голову, согнулся на заднем сиденье и, вдыхая терпкий аромат расцветшего полынка, слушал и слушал как зачарованный неумолчные соловьиные песни, чем-то напоминавшие нежные переливы Карпухинской скрипки.

«Горячий привет коммунистам первой танковой! Поздравляем с получением новых партийных билетов!»

Этот лозунг написал я. А придумал его Тимоша Осокин. Вот тебе и молчун!

Утром наши коммунисты уехали в политотдел получать новые партийные документы. На политзанятиях Тимофей неожиданно для всего взвода вдруг поднял руку.

— У вас вопрос? — поинтересовался лейтенант Агафонов.

— Никак нет, предложение… — смущаясь, выдавил Осокин.

Лейтенант поддержал солдата. Лозунг укрепили на самом видном месте при входе в казарму.

После обеда мы готовились к заступлению в караул. И, занятые делом, с нетерпением ждали возвращения наших коммунистов, Серега Шершень не отходил от окна.

И только они показались во дворе городка, раздался его пронзительный фальцет:

— Идут!

Вся рота выстроилась в две шеренги по обе стороны прохода. Как только открылась дверь казармы, все дружно зааплодировали. Наши партийцы растроганно смотрели на нас, на лозунг, а мы с упоением хлопали в ладоши.