Семен Цвигун - Возмездие

Все бойцы торжественно произносят:

— Клянемся!.. Клянемся!.. Клянемся!

На фоне развернутого знамени полка мимо Млынского проходят солдаты его отряда…

В этот зимний день на опушке леса, под крутым обрывом реки, отряд прощался с погибшими товарищами. Раненые, белея повязками с бурыми пятнами крови, тоже стояли в строю.

На морозном ветру было развернуто знамя.

Между молоденькими тонкими березками темнел на снегу прямоугольник свежевырытой земли — братская могила.

Командир отряда майор Млынский, стоя на ящике из-под снарядов, говорил хрипловато и глухо, но слова далеко разносились в прозрачном холодном воздухе:

— Сегодня мы прощаемся с товарищами, которые отдали свои жизни за свободу и независимость Родины… — Майор побледнел от волнения, у него перехватило дыхание, он встретился взглядом с комиссаром отряда Алиевым, стоявшим рядом. Голос его окреп, стал звонче. — Над могилой наших боевых друзей мы клянемся не давать врагу ни минуты покоя — ни днем, ни ночью! Пока бьются наши сердца, пока руки держат оружие и пока последний захватчик не перестанет топтать землю наших отцов и дедов…

Бойцы, замершие в строю, слушали своего командира. Ни один мускул не дрогнул на лицах под режущим морозным ветром, только глаза сверкали на солнце, как льдинки.

— Пройдут годы. Вырастут наши дети. Они будут гордиться своими отцами и матерями. Они расскажут нашим внукам о тех, кто сегодня, не щадя собственной жизни, защищает священную нашу землю, — летели к каждому сердцу слова майора Млынского. — Мы уходим дальше на запад. Впереди — нелегкий и длинный путь. Мы клянемся, что пройдем сквозь огонь и стужу, сквозь смерть и муки и уничтожим фашистского зверя в его собственном логове. Мы вернемся. Мы вернемся с победой! Клянемся!

— Клянемся! — в едином порыве откликнулись сотни бойцов отряда.

Простившись с товарищами, они уходили по заснеженным полям дальше на запад, в тыл врага, чтобы с честью выполнить священную клятву.

С того ясного зимнего дня прошло два года. Третья зима Великой Отечественной войны была не холодной, но вьюжной, с обильным тяжелым снегом.

После боев на Днепре на фронтах наступило затишье. Фашисты пытались оправиться от сурового лета 1943 года, советские войска копили силы для новых ударов…

Снежный буран бушевал иа землях Полесья и Белоруссии в новогоднюю ночь. Он раскачивал вековые деревья, валил сухостой, склонял к земле молодые березки, поднимал столбы снежной пыли, с воем и свистом проносился по лесным чащобам и над полями, нагромождал сугробы, переметал дороги… Но даже эта ярость природы не могла остановить машину войны. Она скрежетала, буксовала, но двигалась, как двигались сквозь пургу эшелоны к фронту. Впереди — платформа, груженная шпалами, потом — платформа с крупнокалиберными пулеметами, к прицелам которых трусливо припали немецкие солдаты в шинелях мышиного цвета, в глубоко надвинутых на лоб касках; наконец, паровоз, вагоны и еще один паровоз, толкач. Все это медленно продиралось в зимней ночной темноте по временно оккупированной советской территории, где на каждом шагу врага подстерегала смертельная опасность.

Дверь сторожки раскрылась, ворвавшийся ветер едва не задул фонарь на столе, за которым над картой склонились командир отряда майор Млынский, комиссар Алиев и начальник штаба капитан Хват.

Млынский, прикрывшись ладонью от света, пытался разглядеть, кто вошел.

— Ерофеич, ты?

— Да нет, бери выше, товарищ командир Особого отряда! — ответил человек в заснеженном полушубке, в белой от снега шапке и с саблей на боку.

Млынский сразу пошел навстречу.

— Николай Васильевич! Какими судьбами?

— Тревожными, брат…

Они обнялись.

— Снимай-ка полушубок… Прошу любить и жаловать, — обратился Млынский к остальным командирам, — товарищ Семиренко…

— А мы знакомы, — сказал Семиренко, пожимая руки Алиеву и Хвату. — Здравствуй, комиссар… А ты теперь, Хват, начальник штаба?

— Так точно, товарищ секретарь обкома, — доложил по-военному Хват.

— Ну вот, прошу позаботиться о моих людях. Добро?

— Есть! — Хват посмотрел на Млынского, который кивнул одобрительно, надел шапку и вышел.

— И скажи Ерофеичу — чаю! — крикнул вдогонку Хвату Млынский.

— Чаю — и сразу к делу, — сказал Семиренко, садясь к столу. — Вчера в двадцать два часа авиацией был разрушен Рындинский мост…