Семен Цвигун - Возмездие

— Лежи-лежи, Матвей Егорович, — сказал Млынский. — Зина, продолжай…

Зина снова принялась растирать деду ноги.

— Внутрь немного бы, а? — сказал дед.

— Сейчас, сейчас, — засуетилась Зина.

— Значит, пройти никак нельзя? — вздохнул Млынский.

— Я нынче не дойду, притомился… — тихо сказал дед.

— Я пришлю людей с носилками, — сказал Млынский Зине. — Перенесите его ко мне в домик…

Темная ночь. За кухней-землянкой в лесу стоят двое: Охрим и Игнат. Из-под присыпанного снегом валежника Игнат достает гранаты.

— Значит, договорились! — шепчет Игнат. — Вернется Млынский с Алиевым, свистну — начинай. Часового у входа снимешь. Наташка в землянке одна должна быть.

Семен — в карауле сегодня… Пять гранат хватит и на нее и на радию… — Передает гранату Охриму.

— Дай еще одну гранату, — просит Охрим.

Треснула ветка. Игнат резко повернулся… Тишина,

— Ты чего? — тихо спрашивает Охрим.

— Вроде бы шорох был.

— Ветер… — говорит Охрим. — Так дай еще одну!

— На, — протягивая гранату, шепчет Игнат.

— Может, еще и пистолет дашь?

— Ох жадный ты, Охрим, обойдешься гранатами.

Вдруг резкий луч фонарика ослепил Игната. Он от неожиданности на мгновение закрыл глаза, и тут же Охрим схватил его. Но Игнат с силой оттолкнул Охрима от себя, отскочил в сторону, выкрикнул: «Эх, ты, подлюка, легавый!» — дважды выстрелил из пистолета и побежал в лес. Охрим, схватившись за живот, застонал и упал на снег.

Из-за кустов выскакивают три матроса.

Впереди — Сашка. Он дает по убегающему Игнату очередь из автомата. Игнат, прячась за деревьями, бросает в матросов одну за другой две гранаты. Раздаются оглушительные взрывы.

Матросы продолжают стрельбу. Игнат, выронив пистолет, зашатался, упал за кустами мертвый. Луч фонарика высветил на снегу его тело. Невдалеке пытался подняться тяжело раненный Охрим.

Лагерь Млынского.

Дед Матвей лежит в избе на скамье, укрытый овчиной. Алеша, внук деда Матвея, поправляет тулуп, подтыкая его, чтоб не поддувало. Зина потрогала лоб деда Матвея, сказала:

— Леш, слетай ко мне в землянку, там металлическая коробка на полке под марлей, в ней аспирин. В общем, Мишутку разбуди, он тебе покажет. Давай.

Алеша выскочил из комнаты, едва не налетев на

Млынского, Алиева и Вакуленчука. Млынский, взглянув на деда, спросил у Зины:

— Ну как он?

— Да хуже ему, горит дед Матвей.

Млынский сел, снял шапку и с горечью сказал:

— Пришла беда — открывай ворота…

Дед Матвей заворочался и вдруг негромко произнес:

— Иван Петрович…

Майор не дал ему договорить:

— Ты лежи, лежи, Матвей Егорович, не волнуйся. Что-нибудь придумаем.

Дед Матвей настойчиво продолжал:

— Иван Петрович, Алешку с Мишуткой отправить надо. Они пройдут…

Млынский бросил на него взгляд.

— Да что ты, дед! Риск-то какой!..

— Для тебя — большой, для меня — чуть поменьше, а для них… мальцы… им сподручней прошмыгнуть. Да и Алешка дорогу знает…

— Дети, Матвей Егорович! Жалко, — сказал Алиев.

— А мне что, не жалко? — резко отвечает дед Матвей. — Алешка-то ведь внучек мой, единственная родная душа на свете… Иван Петрович, Москва ведь ждет. Может, сам Сталин ждет. Я Алешке объясню, что и как… Ты только охрану им понадежнее дай, чтоб до самых немецких постов проводили…

Млынский молчит.

— Товарищ майор, — вступает в разговор Зина. — Разрешите мне? Честное слово, пройду.

— Да не пройдешь ты, Зина, — устало сказал дед Матвей. — Первый немец тебя сграбастает… И Петренко по городу шарит, узнает враз…

— Зина, идите к себе в санчасть, Охрим Шмиль тяжело ранен, — сказал майор и повернулся к Алиеву. — Придется посылать мальчишек, Гасан, другого выхода не вижу.

— Да, — соглашается комиссар.

Млынский отдает приказание Вакуленчуку:

— Готовьте ребят в дорогу!

— Есть! — отвечает мичман.

В церкви идет утренняя служба.

Молящихся немного: старушки в черных платках, несколько стариков с бородами и лысеющими головами, плохо одетые, закутанные в платки и шарфы дети.

На большом иконостасе в золотом окладе висит икона божьей матери.

Ветер врывается в разбитую снарядами крышу. Она прикрыта листами железа, которые издают неприятный скрипящий звук. На длинной тяжелой цепи, чуть-чуть покачиваясь, висит огромная, наполовину разбитая хрустальная люстра.

Служба подходит к концу. Закончилась проповедь, прочитанная отцом Павлом. Церковный хор поет последнюю молитву, гулко разносящуюся под сводами церкви: «Господи помилуй, господи помилуй, господи помилуй, благослови…»